РОЛАН БАРТ Ролан Барт - французский структуралист и семиотик. Родился 12 ноября 1915 в Шербуре. Получил классическое гуманитарное образование в Париже. Преподавал в 1948.1950 в Бухаресте, где испытал влияние лингвосемиотических идей А.-Ж.Греймаса. В 1950-е годы выступает как журналист, симпатизирующий ќновому роману›, ќтеатру абсурда› и сценическим идеям Б.Брехта. В 1953 публикует книгу Нулевая степень письма. Письмо (l'écriture) . термин, связанный именно с Бартом и обозначающий некую идеологическую сетку, находящуюся между индивидом и действительностью и заставляющую его принимать те или иные ценностные ориентации. В сборнике статей середины 1960-х годов Барт уделяет основное внимание сложностям отношения языка и индивида (Essais critiques, 1964).     Последовательно проводя левые ќантибуржуазные› идеи, Барт издает в 1957 серию очерков Мифологии, где описываются основные ќмифы› мелкобуржуазного сознания и их отражение в средствах массовой информации (Mythologies, 1957).       В конце 1950-х годов Барт увлекается идеями Л.Ельмслева, Р.О.Якобсона, П.Г.Богатырева, К.Леви-Строса и др. и приходит к выводу о необходимости семиотической интерпретации культурно-социальных явлений. Событием в культурной жизни Франции стала книга Барта Система моды (1967), написанная с семиотико-структурных позиций. Идеи Барта о необходимости семиотической интерпретации социокультурных процессов оказали влияние на французский авангард во главе с группой ќTel Quel› (Ю.Кристева, Ф.Солерс и др.). В книге О Расине (1963) Барт резко выступает против распространенных в то время позитивистских установок литературоведения, противопоставляя ќпроизведение-продукт› . ќпроизведению- знаку›.       Знакомство с идеями М.М.Бахтина о полифоничности литературного текста, с лингвопсихологическими идеями Ж.Лакана и семиотикой У.Эко приводит Барта в конце 1960-х годов к периоду, называемому ќпостструктуралистским›. Барт выступает против ќединственности› прочтения текста и окончательности в интерпретации его смысла. Текст, согласно его концепции, есть род удовольствия, а чтение . нечто вроде прогулки или даже сексуального удовлетворения (при этом он разделяет ќтекст-наслаждение› и ќтекст- удовольствие›). Восприятие текста определяется уровнем читателя и его подготовленностью к прочтению и интерпретации основных пяти кодов, сплетенных в ткани текста, . кода Эмпирии, кода Личности, кода Знания, кода Истины и кода Символа. ќПрогулка по тексту› осуществляется по мере прочтения основных единиц протяженности текста . лексий, которые могут быть разновеликими.       Классической для этого периода стала книга Барта C/Z (S/Z, 1970), где детально анализируется рассказ О.Бальзака Сарразин. С тех же позиций Барт интерпретирует и возможности восприятия рассказа Эдгара По Правда о том, что случилось с мистером Вальдемаром (1973). Известны также его исследования о маркизе де Саде, Фурье и Игнатии Лойоле (Sade, Fourier, Loyola, 1971). Особенно важными при восприятии текста Барт считает коннотативные знаки и идиолектно-личностные аллюзии. Иначе говоря, по концепции Барта, текст вплетается в общую ткань культуры, и его источники и прочтения могут обнаруживать себя и даже возникать после момента его создания.       Основные идеи и мотивы своего творчества Барт суммировал в книге Ролан Барт о Ролане Барте (Barthes R. R.Barthes, 1975).       К концу 1970-х годов популярность Барта была настолько велика, что в 1977 специально для него в Коллеж де Франс была создана кафедра литературной семиологии.   Умер Барт в Париже 26 марта 1980.   Проблема идеологического воздействия на общество как объяснения социальной реальности стала особенно актуальна к 30-м гг. XX в., это было связано с возросшей маргинальностью общества. Карл Манхейм в работе "Идеология и утопия" рассуждает о том, что появился достаточно многочисленный слой "белых воротничков, слой низших служащих", чье поведение "регулируется мифами, традициями и верой в вождя", именно эта часть населения больше всего подвергается воздействию идеологии. Цель любой идеологии заключается в "манипулировании и управления людьми путем воздействия на их сознание" [1, c. 36]. Манхейм писал: ".в слове "идеология" имплицитно содержится понимание того, что в определенных ситуациях коллективное бессознательное определенных групп скрывает действительное состояние общества, как от себя, так и от других" [1, c. 4], т.е. пытается сохранить существующее положение вещей неизменным. Таким образом, идеология допускает искажение действительных фактов, и это искажение направлено, прежде всего, на сохранение любыми средствами существующего положения вещей.   По мнению многих исследователей, это связано с функционированием политических мифов. Вопрос функционирования политических мифов интересовал многих исследователей, в том числе и М. Элиаде, и К. Керени и К. Хюбнера, что свидетельствует об актуальности данной темы во второй половине XX в. Но, пожалуй, именно Барт впервые проанализировал политические мифы в рамках семиотики.   На протяжении всей творческой деятельности Р. Барта интересовал вопрос, каким образом "вещь" приобретает статус знака, т.е. каким образом "вещь" не только является реальностью, но и означивает ее. Его интересовало почему, "будучи названа, любая реальность превращается в знак" [2, c. 25], каковы отношения между означаемым и означающим. Анализируя мифы с точки зрения означающего предмета, Барт приходит к выводу, что реальность, "вещь", выступая в качестве означающего, полностью растворяется в означаемом. Это происходит в силу того, что миф похищает у означающего предмета его собственную историю, "он утрачивает память о том, как он был сделан, и тем самым утрачивает человеческий смысл" [2, c. 270]. При этом реальности придается форма неизменности, тогда как она всегда исторична. Таким образом, миф . это идеологический обман, который, по мнению Барта, превращает реальность в знак.   В 1954-1957 гг. Барт обращается к анализу знакового функционирования обыденной социальной жизни. Впоследствии Барт вспоминал: "Для меня семиология началась с сугубо эмоционального толчка: мне показалось (это было примерно в 1954 г.), что наука о знаках может способствовать активизации социальной критики" [3, с. 237]. Таким образом, основным мотивом написания "Мифологии" был мотив социальной критики, который и побудил Барта создавать эссе с точки зрения, как уже было отмечено выше, "означающего, т.е. похищенного предмета" [2, с. 278]. Это и дает возможность проследить, каким образом миф становится "инструментом принуждения, безраздельно владычествующим в культуре и потому подавляющим сознание индивидов в угоду тем или иным рутинным стереотипам", т.е. проследить, как формируется идеологическая модель трансформации. Так появляются на свет "Мифологии", первоначально задуманные как серия разоблачительных зарисовок мистифицированного сознания среднего француза. В предисловии к первому изданию Барт писал: ". отправной точкой размышлений чаще всего служило ощущение, что я не могу вынести той "естественности", в которую пресса, искусство и здравый смысл постоянно облачают реальность. и за этой пышной выставкой само собой разумеющегося мне хотелось вскрыть тот идеологический обман, который, по моему мнению, в ней таился" [2, с. 55]. Таким образом, миф . это идеологический обман, который, по мнению Барта, превращает реальность в знак. Следует подчеркнуть, что Барт описывает структуру политических псевдомифов.   Роллан Барт в "Мифологиях" ставит своей целью развенчать и разоблачить мифологизацию повседневной жизни, которая в принципе призвана выполнять идеологические задачи. Необходимо отметить, что "Мифологии" были написаны с марксистских позиций. Безусловно, что Барт был марксистом, как и многие другие западные интеллектуалы 50-60-х гг., не из-за любви к социалистической идеологии и не из-за эмоционального народолюбия, а из-за стремления к интеллектуальной честности и сознания ущербности буржуазного мира, т.е. недобросовестности того строя мышления, который господствовал в буржуазной среде.   Барт стремился раскрыть семиотические механизмы идеологии, рассматривая идеологию как "вторичную идеологическую систему" [2, с. 255], в которой происходят определенные трансформационные процессы означающего и означаемого. Не только Барт рассматривал идеологию как семиотическую систему. В этом смысле к исследованиям Барта близки работы М.М. Бахтина, который писал о том, что "всему идеологическому принадлежит знаковое значение" [4, с. 8].   Каким же образом происходит трансформация знака, в результате которой появляется идеологический миф? В свою очередь, мир через призму идеологического мифа предстает "не объясненным, а констатированным, ясным и готовым к употреблению" [2, с. 258].   Барт раскрывает механизм деформации действительности, возвращая означающему его первоначальную сущность. Необходимо отметить, что трансформация происходит в соответствии с задачами буржуазной идеологии, которые были сформулированы выше. Означающее должно исчезнуть, раствориться в означаемом, в свою очередь означаемое как бы "изымается из истории", а знак получает статус значения. Значение изъято как из диалога, так и из процесса становления. В результате такой трансформации отпадает необходимость объяснять мир, и он становится неизменным. Барт писал, что такой прием "от всего избавляет и прежде всего от исторических размышлений" [2, с. 152].   Самым примитивным примером уничтожения означающего в означаемом является миф о "французской имперскости", который является не просто идеологическим мифом, но еще и явно политически ангажированным мифом. Иллюстрацией к нему является фотография молодого негра в форме французского солдата, отдающего честь французскому флагу. История негра, а следовательно, и история колониальной Африки в целом, и Алжира в частности, полностью исчезает, остается лишь негр-солдат как олицетворение "французской имперскости".   Точно такой же прием применяется и не в столь политизированных мифах, которые между тем остаются идеологическими мифами. Самыми яркими примерами, посвященными этому приему, являются эссе "Синий гид", "Затерянный континент" и "Великая семья людей". В этих мифах намеренно подчеркивается национальное своеобразие культуры стран Востока, Африки, Испании, но при этом национальное своеобразие оборачивается всего лишь внешней, экзотической стороной. Значение этой экзотики заключается в отрицании любой исторической конкретности. Так, допустим, в "Синем гиде" страна с ее населением, историей является означающим, которое реально не существует: "Для синего гида люди существуют лишь в качестве типов. В Испании, например, баски . это смелые мореходы, левантинцы . веселые садоводы, каталонцы . ловкие торговцы" [2, с. 194], которые означают некий, одинаковый для всех, несмотря на кажущиеся различия, "стиль бытия". Все уникальное становится универсальным и унифицированным.   Унификация приводит к тому, что люди начинают выполнять прежде всего функции, которые им предписывает выполнять буржуазное общество: велогонщика, послушного клерка, консервативного политика (см. эссе Тур де Франс "Астрология. Предвыборная фотография"). Таким образом, человек превращается в часть идеологической системы общества. Барт подчеркивает, что не случайно одним из самых популярных писателей является Ж. Верн. В творчестве Верна на глубинном уровне прослеживается жест присвоения человеком мира, по мнению Барта, традиционно идеологический жест. В произведениях Ж. Верна присутствует мотив подчинения человеку всего мира, до самых своих глубин и окраин. Мир является собственностью человека, будучи плотно заселенным вещами и застроенным. В общем можно сказать, что мир . это замкнутая сфера, в которой человеку живется комфортно, но он лишен возможности выйти из этой сферы и обрести какую-либо свободу. Не случайно Барт противопоставляет "Наутилусу Помпилиусу" пьяный корабль А. Рембо, который открывает человеку "подлинную поэтику открытий" [2, с. 150-155]. Но "пьяный корабль" чужд буржуазному обществу, так как буржуазный миф "должен внушать и изображать такой мировой порядок, где раз и навсегда установлена иерархия владений" [2, с. 283]. При таком порядке процесс становления полностью игнорируется, следовательно, исключается историчность, и в результате мир становится неподвижным.   Но в мифе означающее может "растворяться" в означаемом не только путем "изъятия из истории". Существует механизм тавтологии, когда предмет определяется через него же самого ("театр . это театр"). Это приводит к простому приравниванию видимого к сущему. В качестве иллюстрации Барт приводит такое понятие, как "китайскость", т.е. представление мелкого французского буржуа о Китае, которое сводится к "специфической мешанине из бумажных фонариков, рикш и опиумных курилен" [2, с. 246]. Таким образом, пропаганда сдерживает моральную инфляцию таких краеугольных понятий буржуазной идеологии, как колониализм, безбедное существование среднего класса, единство нации, поддерживая их "устойчиво- застылую форму", в которой реальность фактов искажается идеальностью целей, обеспечивая тем самым основу своей власти.   Следует напомнить, что "Мифологии" были созданы к 1957 г., и сам Барт в дальнейшем писал об изменениях, которые в дальнейшем претерпела буржуазная идеология под воздействием событий 60-70-х гг. Но механизм трансформации знака, в процессе которого означающее растворяется в означаемом, сохраняется, по-видимому, это является отличительной чертой идеологической трансформации.   В восприятии идеологического мифа подразумевается некоторая двойственность. Миф носит импрессивный характер, его цель . произвести непосредственное впечатление, тогда как впоследствии он может быть быстро демонтирован, означающему возвращается его первоначальный смысл, а означаемое теряет какое-либо значение. Вернемся к примеру с негром- солдатом, при дальнейшем размышлении над этой фотографией возникает вопрос "при чем тут Французская империя? Это же просто факт . черный паренек отдает честь так же, как и наш" [2, с. 249]. Правда, следует признаться, что обыватель не будет проводить дешифровку мифа, он прочитывает миф как систему фактов, и именно идеологический миф воспринимается как факт, тогда как он является всего лишь семиотической системой. Но всегда остается возможность осознания буржуазной идеологии как семиотической системы, о чем свидетельствует опыт 60-х гг.   Кроме критики буржуазного идеологического мифа, мифа правых, Барт дает характеристику социалистическому мифу, который он называет левым мифом. По мнению Барта, левый миф "никогда не захватывает бескрайней области межличностных отношений" [2, с. 257], оставляя тем самым индивидуальную жизнь личности свободной. Но будучи не знаком с жизнью в социалистическом обществе, Барт и не подозревал, что советская идеология разделяла жизнь гражданина на профанные и сакральные области. Индивидуальная жизнь протекала в области профанного, которая определялась как "серые будни", в которых не происходило ничего интересного, по мнению самих советских граждан, они являлись только подготовкой к Делу служения делу партии, т.е. области сакрального, следовательно, индивидуальная жизнь в советском обществе отсутствовала (во всяком случае, в сталинские времена, и лишь только начала возрождаться ко времени написания "Мифологий"). Барт явно недооценивал социалистический миф, он писал: "Левый миф . скудный миф, скудный по самой своей сущности. Он не способен к саморазмножению, он создается по заказу для краткосрочных нужд и не богат на выдумку. Ему недостает важнейшей силы . изобретательности. Нет ничего более убогого, чем миф о Сталине" [2, с. 280]. Таким образом, Барт считал, что левый миф не претендует на непосредственное восприятие. Он весь реконструирован и поэтому воспринимается как условность, таким образом, не может заслонять и подменять собой реальную жизнь. Видимо, Барт глубоко заблуждался. В левом мифе происходит не просто нейтрализация означающего в означаемом, в нем вообще невозможно различить означаемое и означающее, он выступает как сверхсемиотическое явление окружающему его знаковому пространству, т.е. он является символом, и процесс дешифровки невозможен. Миф о Сталине, как и любой другой советский миф той эпохи, трансформируется в символ побеждающего социализма. Ситуация, описанная Бартом, характерна для более поздней истории Советского Союза, когда пропагандистские мифы, действительно, воспринимались лишь формально.   Подводя итоги, можно сказать, что при трансформации знака в идеологии означаемое, отталкиваясь от конкретных сюжетов означающего, превращается в унифицированные представления, которые используются правящими кругами в своих интересах. Следовательно, процесс трансформации знака в идеологии можно описать следующим образом: означающее изымается из своего исторического контекста и полностью растворяется в означаемом, а означаемое в свою очередь берет на себя "апологетическую роль", т.е. роль разъяснения, признания того, что уже заранее задано. Так достигается основная цель идеологии . манипулирования сознанием.   Литература   Барт Р. Мифологии. М., 1996. Барт Р. Избранные работы. М., 1989.         C уважением Андрей Микрюков

= Design by Koljan =