М. А. БАКУНИН
ПЕРВЫЙ КОНСПЕКТ.
Смирнова Марина, 214 группа
М.А Бакунин.
Коррупция. – О Макиавелли. – Развитие государственности.
Бонапартизм не является ни принципом, не вызван каким-либо органическим или
историческим интересом в экономическом и политическом развитии страны. Просто
банда разбойников овладела Францией и удерживала власть двадцать лет. Ее опорой
послужили три порока Франции: трусость буржуазии, неорганизованность рабочих
масс, невежество крестьян. Гибели Франции способствовали: бюрократическая
организация, жестокая и тупая военная дисциплина, которая делает солдата орудием
в руках неспособных и порочных офицеров. И, главное, - бич католической церкви,
приверженцы которой насаждали во Франции грубые суевериями, разногласия и
политические взгляды, способные держать сельское население в рабстве.
Таковы условия и причины существующего положения, которое может признавать и
уважать политик, желающий воспользоваться им, чтобы прийти к власти и удержать
ее. Результаты, к которым может привести подобная политика – это современное
состояние Франции.
Это были основы бонапартизма. А его главное средство - это коррупция, которая
получена бонапартизмом как историческое наследие.
Коррупция – это полное безразличие индивида к общественной пользе и солидарности
исключительно во имя личной выгоды. Какой-либо класс или ограниченная общность
людей - церковь, религиозный орден, аристократия, буржуазия и т. д. - могут быть
глубоко аморальны, но при этом они еще не коррумпированы, пока не распадутся под
нажимом частных интересов их членов. Чем больше интересы класса противостоят
общественным интересам, тем более облегчается коррупция его членов. Это
обусловлено аморальностью принципа, лежащего в основе его существования, если эта
безнравственность не прикрывается в их глазах каким-либо вымышленным идеалом. Это
произошло с церковью и аристократией, потому они были так могущественны в
прошлом. Это объясняет, почему буржуазия, придя к власти, обнаруживает признаки
разложения и упадка. Она вынуждена довольствоваться сомнительными и спорными
идеалами метафизики и юридического права. Но ей не удается скрыть свою низкую
сущность. Игроки на бирже, крупные промышленные, торговые и банковские компании,
спекулянты, контрабандисты, грабители легче всего поддаются коррупции, потому
что они - еще большие реалисты, чем основная масса буржуазии. Они отбрасывают
видимость идеала и проявляют свою истинную сущность эксплуататоров богатства и
труда нации. Такие люди связаны друг с другом только личной выгодой. Это -
истинная коррупция. Хотя шайки контрабандистов и разбойников являют довольно
высокий уровень морали - они борются за жизнь. Они не пользуются защитой
общества, как привилегированные спекулянты и воры на государственной службе. Их
преследует то самое общество, которое не сумело дать им воспитания и
образования. Они ведут войну с обществом и подвергаются в этой борьбе жестоким
опасностям, которые заставляют их теснее объединяться между собой. Внутри таких
союзов формируется коллективная мораль.
Но слово "коррупция" неприменимо к классам до тех пор, пока они объединены во
имя какого-либо идеала. Оно применимо к индивидам, предающим интересы коллектива
ради личной выгоды. Пока индивид сохраняет верность и преданность общим
интересам какого-либо коллектива, нельзя сказать, что он коррумпирован.
Генералы и офицеры германской армии, достойные представители раболепного
дворянства грабят, убивают и совершают самые разнообразные жестокости под
знаменами нового императора Германии. Но сколь бы отвратительны ни были их
деяния, эти люди верили, что выполняют долг немецких патриотов и верных
подданных своего властелина. Они верили, что служат чести национального
знамени, поэтому их нельзя назвать коррумпированными. Этого также нельзя сказать
о шпионах графа Бисмарка, ведь они занимаются своим ремеслом из патриотизма.
Иезуит, совершающий во славу церкви и Господа ужасные преступления, гнусен, но
не коррумпирован. Буржуа, который ради спасения своего класса от социальной
революции предает Францию пруссакам, также не коррумпирован. Когда молодой
радикальный буржуа одной рукой ласкает бонапартистов, а другой карает
представителей народа, значит, он вновь обрел моральные принципы своего класса.
Но когда рабочий пренебрегает своими товарищами и обманывает их во имя интересов
буржуазии, мы называем предательством и коррупцией.
Коррупция - не изобретение бонапартизма, она возникла с появлением 1-го
политического государства, но именно в наши дни стала политическим институтом
государства. Хотя никогда не было государства, которое в какой-то мере не
прибегало бы к коррупции как к средству управления. Ни одно государство не могло
достаточно укрепиться благодаря урегулированию интересов классов достаточно,
чтобы не бояться внешних и внутренних врагов. И если этих врагов нельзя было
уничтожить или парализовать, государство вынуждено было пытаться их подкупить. Но
число коррумпированных было меньше в прошлом: до революции, в средневековье и
совсем ничтожно в древности.
В древности государство и религиозный культ были 1-им целым, так что само
государство принимало обличье богов и являлось предметом религиозного культа.
Предательство интересов государства расценивалось как самое большое
святотатство. Но в древнем мире один человек не мог быть независим от какой-либо
общности. Человек существовал как предмет философских размышлений, он был
гражданин, который обретал принцип своего индивидуального существования в
пределах государства-общности. Коррупция и предательство в то время были редки.
Христианство дало человеку индивидуальную независимую душу. Оно заронило в его
душу семена эгоизма и мысль о вечном спасении каждого.
Этим христианство разрушило античную политическую солидарность, но тут же
создало новую – солидарность избранных (праведников).
Так в средневековье возникли два мира, связанные и в то же время противостоящие
друг другу: церковь и государство. Их антагонизм часто отрывал души от обоих
миров. Между этими мирами с естественной необходимостью появилась третья
категория общностей, крепче связанных: классы и корпорации, отделенные от церкви
и государства, принимающие то одну, то другую сторону. Дворянство чаще
примыкало к церкви, а буржуазия - к государству. Народные массы всегда принимали
ту сторону, которая сулила им защиту.
В такой организации не было места индивидуализму и условий для коррупции.
Средневековье было сплошной гражданской войной, а борьба отменно упрочивает
чувство сплоченности. В разгар этой беспрестанной борьбы индивид мог спасти свою
жизнь, опираясь на ту общность, к которой он принадлежал. Религиозный дух
придавал этим ассоциациям священный характер. Верность и честь считались
религиозными добродетелями. Совершенный под влиянием сильных чувств,
индивидуальный бунт вызывал порицание и приводил к наказаниям.
В конце средних веков две категории людей стали проявлять стремление к
коррупции: военные банды и политики.
Часто банды состояли из французов, испанцев, немцев. Их привлекали в Италию
гражданские войны. Это были организованные банды грабителей, которых объединял
порок. Они предлагали свои услуги тому, кто лучше заплатит. Банды состояли из
людей, сильных духом.
Позднее банды вошли в состав регулярных армий крупных государств и привнесли
все распутство в большинство стран Европы. Но в регулярных армиях эти качества
подавлялись жестокой дисциплиной. Так возникла пресловутая добродетель
самопожертвования солдата, которая на самом деле - презрение к правам человека и
свирепость.
Регулярные армии происходят от шаек средневековых разбойников и до сих пор
сохранили их природу.
Наука и искусство современной политики происходят из Италии. Италия - колыбель
современной цивилизации во всех отношениях. Со второй половины 11-го века многие
итальянские города были в полной мере республиками. В 12-ом веке они основали
свою первую лигу против императора и папы, в 13-ом заложили основы современного
искусства. В 15-ом веке в Италии был ренессанс греческой и латинской литературы.
В 16-ом веке, веке Макиавелли, Италия поразила мир своими художниками и в то же
время своим упадком. В эту эпоху она пала под двойным деспотизмом папы и
императора; Италия утратила свои свободы.
В течение пяти веков свободы и общественного процветания итальянские города
испробовали все политические формы вплоть до народной демократии. Они возродили
опыт городов античной Греции. Это привело к новому искусству - побеждать и
сохранять власть всеми возможными способами, и новой науке - о государстве,
которую представляли политики, поразившие мир своими жестокими преступлениями. В
течение пяти веков в Италии шла борьба за захват государственной власти.
Каждый городок был сам по себе ареной политической борьбы; непрерывную борьбу
также вели папа и император. Все это способствовало формированию политического
характера итальянцев и сообщило ему отпечаток коварства и порочности.
Не Макиавелли изобрел вероломство - свойство любой политики. Он его
констатировал и обобщил.
Он создал описание такого общества, каким оно предстало ему, и вывел основные
принципы. Из самих глубин исторического прошлого и настоящего Италии он сумел
извлечь вечные законы политики.
Основной принцип политики, по Макиавелли, - это преступление. Только с его
помощью можно создать и сохранить государственную власть. Когда преступление
начинает служить орудием государства, оно становится добродетелью. Таков принцип
политической борьбы всех государств.
Макиавелли был патриотом. Он жаждал освобождения и возрождения своей страны. За
два века разложение церкви привело к тому, большая часть населения городов
утратили религиозную веру. Макиавелли мог рассчитывать на человеческие
средства. Религия умерла для просвещенной части итальянского народа.
Когда жизненные силы нации перестали быть естественной базой возрождения Италии
как государства, нужно было создать нечто новое при помощи политики патриотической
по своим целям, но коварной по средствам. Такова мысль книги "Государь".
Макиавелли выступал за создание сильного национального государства,
монархического или республиканского. Он был убежден, что монархия и республика
основаны на интригах, которые ведут к обману и порабощению народных масс.
Макиавелли видел, что общий ход истории ведет к созданию крупных монархий, кроме
этого он понимал, что сильное и централизованного государства несовместимо с
республиканскими формами правления. Он стал монархистом благодаря разуму,
подкрепленному знанием итальянской действительности.
Макиавелли угадал основной принцип современной государственной власти. Это
принцип искусственной механической силы, опирающейся на научную эксплуатацию
богатств и жизненных ресурсов нации и организованной так, чтобы держать ее в
абсолютном повиновении.
Этот принцип содержит порабощение народов и торжество абсолютной
централизованной власти. Сама власть стала объектом чего-то вроде религиозного
культа. Именно этот строй укрепился в германо-восточной части Российской
империи; именно этот строй установился при Людовике XIV. Строй пережил многие
революции, в течение 2-х веков он поддерживая славу и мощь Франции. В итоге
строй пришел в упадок и вверг страну в ужасное состояние. Из него Францию может
вывести только соц. революция.
В Германии этот строй был возведен в результате победы протестантского
движения. Но оно парализовало развитие умов и окончательно утвердило религиозный
культ светской власти.
Этот строй, опирающийся на военную жестокость дворян и рабский патриотизм
буржуазии, создается теперь во второй Германской империи, основанной на страхе
перед Богом и уважении власти и всех вышестоящих.
--------------------------------------------------------------------------------
ВТОРОЙ КОНСПЕКТ.
Смирнова Марина, 214 группа
А.Пуанкаре Математическое
творчество. О науке.
Изучая процесс математической мысли, мы можем рассчитывать, что проникаем в
самую сущность человеческого ума. Журнал "Математическое образование" предпринял
анкетирование по вопросу о привычках ума и приемах работы математиков. Мое
сообщение было уже готово, когда были опубликованы результаты анкеты, поэтому я
не мог ими воспользоваться. Большинство свидетельств подтвердило мои заключения.
I
Не все люди понимают математические рассуждения. Но никого не удивляет, что не
всякий способен на творчество или на запоминание доказательства, однажды
узнанного. Поразительным кажется, что многие люди не понимают математическое
рассуждение в тот момент, когда ему его излагают.
Как возможна ошибка в математическом рассуждении? Здравый ум не должен допускать
логических ошибок. Некоторые острые умы оказываются неспособны повторить
математическое доказательство. И хорошие математики не непогрешимы.
В длинной цепи силлогизмов мы способны понять каждый силлогизм в отдельности и
при переходе от посылок к заключению не рискуем впасть в ошибку.
Но между моментом, когда мы впервые встретили предложение в виде заключений
некоторого силлогизма, и моментом, когда мы снова с ним встречаемся как посылкой
другого силлогизма, иногда проходит много времени. За это время мы могли забыть
смысл предложения и рискуем ошибиться.
Часто математику приходится пользоваться много раз одним и тем же правилом. Пока
это доказательство свежо в его памяти, нет риска в его употреблении.
Но когда в дальнейшем математик продолжает применять правило механически,
какой-нибудь изъян в памяти может привести к ложному применению правила.
Например, мы делаем ошибки в счете, если забываем таблицу умножения.
Специальная способность в математике должна быть подкреплена верной памятью и
напряженным вниманием. Это качество можно сравнить со способностью шахматиста
предвидеть разные комбинации и удерживать их в памяти. Всякий хороший математик
должен быть силен в числовых выкладках. Но бывают исключения.
В трудном математическом рассуждении моей памятью руководит общий ход
рассуждения.
Математическое доказательство представляет собой силлогизмы, расположенные в
определенном порядке. Порядок расположения – важнее, чем сами элементы.
Если я могу обозреть все рассуждения в целом, то я не боюсь забыть какой-нибудь
из элементов. Каждый из них сам займет назначенное ему место.
Когда я повторяю усвоенное доказательство, мне кажется, что я мог бы и сам
придумать его. Даже если у меня недостаточно сил, чтобы самостоятельно найти
такое доказательство, то я хотя бы самостоятельно создаю его всегда, когда нужно
его повторить.
Этот род математической интуиции не может быть принадлежностью всех людей.
Некоторые не обладают ни этим трудно оценимым чувством, ни хорошей памятью и
вниманием, тогда они оказываются неспособны понять сложные математические теории.
Другие, обладая этим чувством в слабой степени, одарены также редкой памятью и
большой способностью внимания. Они запомнят наизусть частности, смогут понять
математическую теорию, но они не в состоянии творить. Третьи, обладая в какой-то
степени этой специальной интуицией, смогут понять математику и оказаться
творцами.
Математическое творчество не заключается в создании новых комбинаций с помощью
уже известных математических объектов. Творчество состоит в том, чтобы строить
такие комбинации, которые оказываются полезными. Творить — это отличать, выбирать.
В математике заслуживают изучения факты, которые способны привести нас к
открытию математического закона.
Это факты, которые обнаруживают родство между другими фактами, ранее
считавшимися чуждыми друг другу.
Среди комбинаций часто самыми плодотворными оказываются те, элементы которых
взяты из самых удаленных друг от друга областей.
Бесплодные комбинации не представляются уму изобретателя. В поле его сознания
появляются только действительно полезные комбинации.
II
К тому, что здесь сказано, можно прийти посредством чтения произведений
математиков. Теперь пора посмотреть, что происходит в самой душе математика. Я
обращусь к своим воспоминаниям. Например, я скажу так: я нашел доказательство
такой-то теоремы при таких-то обстоятельствах.
Я старался доказать, что невозможна никакая функция, подобная тем, которые я
назвал фуксовыми функциями. Я долго не мог прийти к какому-нибудь результату. Но
однажды 2 идеи как бы сцепились между собой и образовали устойчивое соединение.
Вскоре я установил существование класса функций Фукса.
Я захотел затем представить эти функции в виде частного двух рядов и без труда
пришел к образованию рядов, которые назвал тета-фуксовыми функциями.
Я поехал в геологическую экспедицию. Там мне пришла в голову идея, что
преобразования, которыми я воспользовался для определения фуксовых функций,
тождественны с преобразованиями неевклидовой геометрии. Дома я проверил эту идею,
и она оказалась правильной.
Потом я занялся арифметикой. Я не думал, что эти вопросы могут иметь отношение к
моим предыдущим исследованиям. Но однажды мне в голову внезапно пришла мысль, что
арифметические преобразования неопределенных квадратичных трехчленов тождественны
с преобразованиями неевклидовой геометрии.
Пример квадратичных форм показал мне, что кроме фуксовых групп, существуют еще и
другие. Я увидел, что к ним можно приложить теорию тета-фуксовых рядов.
Следовательно, существуют еще иные фуксовые функции помимо тех, которые были
известны мне до тех пор. Я задался целью образовать все такие функции. Мне
попалась трудная задача.
Однажды я шел по бульвару, и мне представилось решение задачи. Я в 1 присест без
всякого усилия написал свой окончательный мемуар.
III
Поражает этот характер внезапного прозрения, свидетельствующий о долгой
предварительной бессознательной работе. Роль этой бессознательной работы в
процессе математического творчества кажется мне неоспоримой.
Часто, когда думаешь над каким-нибудь трудным вопросом, за первый присест не
удается сделать ничего путного. Проходит время и в голове появляется решающая
мысль.
Можно думать, что сознательная работа оказывается более плодотворной благодаря
тому, что она была временно прервана.
Но более вероятно, что это время отдыха было заполнено бессознательной работой,
результат которой потом раскрывается перед математиком.
Сознательной работы играет роль стимула, который заставляет результаты,
приобретенные за время покоя, облечься в форму, доступную сознанию.
Бессознательная работа возможна в том случае, если ей предшествует и за нею
следует период сознательной работы. Никогда внезапные внушения не происходят
иначе, как после нескольких дней волевых усилий.
Второй период сознательной работы еще более необходим. Надо пустить в действие
результаты этого вдохновения, провести доказательства, а прежде всего их надо
проверить.
В большинстве случаев чувство абсолютной достоверности, сопровождающей
вдохновение, нас не обманывает.
IV
Подсознательное "я" играет в математическом творчестве роль первостепенной
важности; его обычно считают совершенно автоматическим. Но математическая работа
не есть простая механическая работа.
Истинная творческая работа состоит в том, чтобы делать выбор среди комбинаций,
не рассматривая бесполезные.
Но выбором руководят правила деликатного характера.
"Я" подсознательное не "ниже", чем "я" сознательное, оно не имеет исключительно
механического характера, оно умеет выбирать и отгадывать. Может быть,
подсознательное "я" является чем-то более высшим, чем "я" сознательное.
Те комбинации, которые представляются уму в момент какого-то внезапного
просветления, наступающего после периода бессознательной работы, обычно
оказываются полезными.
Может быть, подсознательное "я" кроме полезных комбинаций строит еще и
бесполезные, но оставляет их за порогом сознания.
И это представляется еще более таинственным. В чем причина того, что некоторые
продукты нашей бессознательной деятельности переступают порог сознания, а другие
– нет?
Среди несознаваемых явлений способными стать сознаваемыми оказываются те,
которые оказывают наибольшее воздействие на нашу способность к восприятию.
Может быть странно то, что по поводу математических доказательств я заговорил о
восприятии. Но считать это станным значило бы забыть о чувстве прекрасного в
математике. Всем истинным математикам знакомо настоящее эстетическое чувство.
Мы называем прекрасными те математические предметы, элементы которых расположены
так гармонично, что ум без труда может охватить целое, проникая в то же время и в
детали.
Эта гармония одновременно удовлетворяет нашим эстетическим потребностям и служит
подспорьем для ума.
Давая нам зрелище правильно расположенного целого, она вызывает в нас
предчувствие математического закона.
Единственными математическими фактами, достойными нашего внимания, являются те,
которые могут привести нас к открытию нового математического закона. Итого,
полезными комбинациями являются те, которые способны удовлетворять специальному
эстетическому чувству, которое знакомо всем математикам.
Среди многочисленных комбинаций, которые слепо создает подсознательное "я",
почти все оказываются лишенными пользы.
Поэтому они не оказывают никакого воздействия на эстетическое чувство, и
сознание никогда о них не узнает.
Только некоторые оказываются гармоничными и сумеют разбудить специальную
восприимчивость математика.
Однажды возбужденная, она привлечет наше внимание к этим комбинациям и даст им
возможность переступить через порог сознания. В пользу этой гипотезы говорит то,
что когда ум математика испытывает внезапное просветление, то большей частью оно
его не обманывает. Но иногда пришедшие таким образом в голову идеи не выдерживают
проверочных операций.
Замечено, что такая ложная идея, будь она верна, была бы приятна нашему
естественному инстинкту математического изящества.
Человек, лишенный специального эстетического чувства, никогда не окажется
истинным творцом.
V
Сознательное "я" в крайней степени ограничено. Нам не известны границы
подсознательного "я", и потому можно предположить, что оно может за небольшой
промежуток времени создать больше различных комбинаций, чем может охватить
сознательное существо за целую жизнь. Но эти пределы существуют.
Очевидно, подсознательное "я" может образовать все возможные комбинации, число
которых ужасает воображение.
Объяснение следует искать в том периоде сознательной работы, который всегда
предшествует плодотворной бессознательной работе. Грубое сравнение: представим
себе будущие элементы комбинаций вроде крючкообразных атомов Эпикура. Во время
бездействия ума эти атомы неподвижны, как если бы они были повешены на стену.
Пока атомы не сблизятся, ни одна комбинация не осуществится.
В течение периода бессознательной работы некоторые из атомов отделяются от стены
и приходят в движение. Они бороздят в пространстве, и их взаимные столкновения
могут привести к образованию новых комбинаций.
Роль предварительной сознательной работы заключается в том, чтобы привести
некоторые атомы в движение, сорвав их со стены. Атомы после того возбуждения, в
которое их привела наша воля, не возвращаются в свое первоначальное состояние
покоя. Они продолжают сове свободное движение.
Наша воля взяла их не наугад, поэтому пришли в движение те атомы, от которых
можно ожидать искомого решения.
Придя в движение, атомы начинают испытывать столкновения, которые приводят к
образованию комбинаций этих атомов между собой или с неподвижными атомами.
Вероятным представляется образование тех комбинаций, хоть один элемент которых
оказывается в числе атомов, свободно выбранных нашей волей. Очевидно, что именно
среди них находится удачная комбинация.
Еще 1 замечание. Бессознательная работа никогда не доставляет готовым результат
продолжительного вычисления, состоящего только в применении определенных правил.
Абсолютное "я" подсознания должно быть способно к механической работе.
От внушений - продуктов бессознательной работы - можно ожидать только исходных
точек для вычислений.
Сами вычисления приходится выполнять во время второго периода сознательной
работы, который следует за внушением.
Правила этих вычислений отличаются сложностью.
В подсознательном "я" господствует свобода, или иначе - беспорядок. Только он
делает возможным возникновение неожиданных сближений.
Последнее замечание. В одну бессонную ночь я работал как бы
помимо своей воли, подобные случаи бывают нередко.
В таких ситуациях кажется, будто сам присутствуешь при своей собственной
бессознательной работе.
Тогда отдаешь себе в общих чертах отчет в методах работы обоих "я". Мои взгляды
подтверждены психологическими наблюдениями.
|
