Зигмунд Фрейд. Психоанализ и русская мысль. М., 1994

ЗИГМУНД ФРЕЙД
Зигмунд Фрейд. Психоанализ и русская мысль. М., 1994
1. В. Волошинов. «Фрейдизм» -- критический очерк

1. Сознание и бессознательное. 2. Три периода в развитии фрейдизма. 3. Первая концепция бессознательного. 4. Катартический метод. 5. Особенности второго периода. 6. Учение о вытеснении.
1. Человеческая психика распадается, по Фрейду, на три области: сознание, бессознательное и предсознательное. Эти три области или системы психического находятся в состоянии непрерывного взаимодей¬ствия, а две первых — в состоянии напряженной борьбы между собою. К этому взаимодействию и к этой борьбе сводится психическая жизнь человека. Каждый душевный акт и каждый человеческий поступок долж¬но рассматривать как результат состязания и борьбы сознания с бессоз¬нательным, как показатель достигнутого в данный момент жизни соот¬ношения сил этих непрерывно борющихся сторон.
Если мы будем слушать только то, что говорит нам о нашей душевной жизни сознание, мы никогда не поймем ее: сознание, находясь в непрерывной борьбе с бессознательным, всегда тенденциозно. Оно дает нам о психической жизни в ее целом и о себе самом заведомо ложные сведения. А между тем психология всегда строила свои положе¬ния на основании показаний сознания, а большинство психологов про¬сто отождествляли психическое с сознательным. Те немногие, которые, как Липпс или Шарко и его школа, учитывали бессознательное, совер¬шенно недооценивали его роли в психике. Они представляли его себе как какой-то устойчивый, раз и навсегда готовый придаток душевной жизни. Непрерывная динамика его борьбы с сознанием оставалась для них скрытой. Вследствие этого отождествления психического с сознанием старая психология, по мнению Фрейда, рисовала нам совершенно лож¬ную картину нашей душевной жизни, так как основная масса психичес¬кого и его основные силовые центры падают именно на область бессоз¬нательного.
Пафос фрейдизма — пафос открытия целого мира, нового неиз¬веданного материка по ту сторону культуры и истории, но в то же время — необычайно близкого к нам, каждый миг готового прорваться сквозь покров сознания и отразиться в нашем слове, в какой-нибудь невольной обмолвке, в жесте, в поступке.
Эта близость бессознательного, эта легкость его проникновения в самое прозаическое явление жизни, в самую гущу житейской обыден¬ности — одна из основных особенностей теории Фрейда, отличающая ее от учений таких «философов бессознательного» высокого стиля, как Шопенгауэр и особенно Эдуард Гартман.
2. Эта концепция бессознательного сложилась и определилась у Фрейда не сразу и в дальнейшем подвергалась существенным измене¬ниям. Мы различаем в истории ее развития три периода.
В первый период (так называемый Фрейд-Брейеровский период) фрейдовская концепция бессознательного была близка к учению знаме¬нитых французских психиатров и психологов — Шарко, Льебо, Бернгейма и Жанэ, от которых она находилась и в прямой генетической зависи¬мости (Фрейд учился у Шарко и у Бернгейма).
Приблизительные хронологические грани первого периода - 1890— 1897 гг. (исследование истерии).
Во второй, самый продолжительный и самый важный период раз¬вития психоанализа определяются все основные и характерные черты фрейдовского учения о бессознательном. Теперь оно становится уже совершенно оригинальным. Разработка всех вопросов происходит в этот период исключительно в плоскости теоретической и прикладной психоло¬гии. Фрейд еще избегает широких философских обобщений, избегает вопросов миросозерцания. Вся концепция носит подчеркнуто позитивистический характер. Стиль работ Фрейда — трезвый и сухой. Прибли¬зительные хронологические грани этого периода — 1897—1914 гг. В этот период вышли все основные психоаналитические труды Фрейда .
В третий период концепция бессознательного претерпевает сущест¬венное изменение (в особенности в работах учеников и последователей Фрейда) и начинает сближаться с метафизическим учением Шопенгауэра и Гартмана. Общие вопросы мировоззрения начинают преобладать над частными, специальными проблемами. Бессознательное становится воп¬лощением всего низшего и всего высшего в человеке (главным образом у представителей швейцарской школы фрейдистов). Появляется учение об «Идеал-Я».
Чем же объясняются эти перемены в самом духе учения? Отчасти прямым влиянием Шопенгауэра и Гартмана (также Ницше), которых Фрейд к этому времени начинает тщательно изучать (в течение первого и почти всего второго периода Фрейд, как последовательный позитивист, не признавал философии). Отчасти в этом сказалось сильное влияние примкнувших к Фрейду новых последователей, с самого начала настроенных на философский и гуманитарный лад и внесших новые тона в обсуждение психоаналитических вопросов (особенно Отто Ранк и Ференчи). Но, вероятно, наибольшую роль в этой перемене играло обрат¬ное влияние на Фрейда увлеченных им современников. К этому времени Фрейд стал признанным «властителем дум» в самых широких интел¬лигентских кругах. Но эти широкие крути уже и в прежних трудах Фрейда старались выудить именно философскую, идеологическую тему. Они ждали и требовали от психоанализа «откровения» в области миро¬созерцания. И вот мало-помалу Фрейд поддался и подчинился этому требованию и ожиданию. Произошло довольно обычное явление: успех и признание повлекли к приспособлению и к некоторому вырождению учение, выросшее и созревшее в атмосфере вражды и непризнанности.
Приблизительная хронологическая грань, отделяющая этот послед¬ний — третий — период от второго, проходит около 1914—1915 гг. Основные труды этого периода — две последних книги Фрейда: «По ту сторону принципа наслаждения» и «Я и Оно». Впрочем, наиболее яркое литературное выражение этого периода психоанализа дал не Фрейд, а его любимый ученик Отто Ранк в своей нашумевшей книге, появившейся три года тому назад, «Травма рождения» . Это — самое характерное выражение того нового духа, который стал господствовать в психоанализе в самое последнее время. Книга — философская от начала и до конца. Написана тоном и стилем мудреца, «вещающего великие и страшные словеса». Местами она похожа на дурную пародию на Ницше периода увлечения Шопенгау¬эром 5. Выводы поражают своей крайностью. В трезвой и сухой атмос¬фере второго, классического, периода психоанализа подобная книга была бы совершенно невозможна.
Таковы три периода развития психоанализа Их различие и особен¬ности нужно все время иметь в виду; их нельзя игнорировать в угоду логическому единству построения. За тридцать три года своего истори¬ческого существования психоанализ во многом и существенно менялся. Он теперь уже не тот, каким был еще перед самой войною четырнад¬цатого года.
3. Что же такое «бессознательное»? Какова была его концепция в первый период развития психоанализа?
Еще в 1889 г., в Нанси, Фрейда — тогда молодого венского врача — поразил опыт знаменитого знатока гипноза Бернгейма: загипнотизиро¬ванной пациентке было внушено приказание через некоторое время после пробуждения раскрыть стоявший в углу комнаты зонтик. Пробу¬дившись от гипнотического сна, дама в назначенный срок в точности выполнила приказанное: прошла в угол и раскрыла зонтик в комнате. На вопрос о мотивах ее поступка она ответила, что будто бы хотела убедиться — ее ли это зонтик. Этот мотив совершенно не соответ¬ствовал действительной причине поступка, очевидно, но сознанию больной он вполне удовлетворял: она искренно была убеждена, что раскрыла зонтик по собственному желанию, имея целью убедиться, принадлежит ли он ей. Далее, Бернгейм путем настой¬чивых расспросов и наведений ее мысли заставил наконец пациентку вспомнить настоящую причину поступка, т. е. приказание, полученное ею во время гипноза.
Из этого эксперимента Фрейд сделал три общих вывода, определи¬вших основы его ранней концепции бессознательного:
1) мотивация сознания при всей ее субъективной искренности не всегда соответствует действительным причинам поступка;
2) поступок иногда может определяться силами, действу¬ющими в психике, но не доходящими до сознания;
3) эти психические силы с помощью известных приемов могут быть доведены до сознания.
На основе этих трех положений, проверенных на собственной психи¬атрической практике, Фрейд выработал совместно со своим старшим коллегой, доктором Брейером, так называемый катартический метод лечения истерии 2.
4. Сущность этого метода заключается в следующем: в основе ис¬терии и некоторых других психогенных (вызванных психическим, а не органическим потрясением) нервных заболеваний лежат психические образования, не доходящие до сознания больного: это какие-либо душе¬вные потрясения, чувства или желания, однажды пережитые больным, но намеренно забытые им, так как его сознание, по каким-либо причинам, или боится, или стыдится самого воспоминания о них. Не проникая в сознание, эти забытые переживания не могут быть нормально изжиты и отреагированы (разряжены); они-то и вызывают болезненные симп¬томы истерии. Врач должен снять амнезию (забвение) с этих пережива¬ний, довести их до сознания больного, вплести в единую ткань этого сознания и, таким образом, дать им возможность свободно разрядиться и изжить себя. Путем такого изживания и уничтожаются болезненные симптомы истерии.
Например, какая-нибудь девушка испытывает такое любовное влече¬ние к близкому человеку, которое, с ее точки зрения, представляется ей настолько недопустимым, диким и противоестественным, что она даже себе самой не в силах признаться в этом чувстве. Поэтому она не может подвергнуть его трезвому и сознательному обсуждению, хотя бы и на¬едине сама с собою. Такое непризнанное ею самой переживание окажет¬ся в душе девушки в совершенно изолированном состоянии; ни в какую связь с другими переживаниями, мыслями и соображениями оно всту¬пить не сможет. Страх, стыд, возмущение посылают это переживание в тяжелое душевное изгнание. Найти выход из этого изгнания такое изолированное переживание не может: ведь нормальным выходом для него было бы какое-нибудь действие, поступок или хотя бы слова и разумные доводы сознания. Все эти выходы закрыты. Сдавленное со всех сторон, изолированное переживание начинает искать выходов на ненормальных путях, где оно может остаться неузнанным: в онемении какого-нибудь здорового члена тела, в беспричинных приступах страха, в каком-либо бессмысленном действии и т. п. Таким-то путем и образуются симп¬томы истерии. Задача врача сводится в таком случае прежде всего к тому, чтобы узнать у больной эту, намеренно забытую и непризнан¬ную ею причину болезни, заставить ее вспомнить о ней. Для этого Фрейд и Брейер пользовались гипнозом (полным или частичным). Узнав причину болезни, врач должен заставить больную, преодолевая страх и стыд, признать забытое переживание, перестать «прятать» его в симп¬томы истерии и ввести его в «нормальный обиход» сознания. Здесь, или путем сознательной борьбы с этим переживанием, или иногда путем целесообразной уступки ему, врач дает ему возможность нормально разрядиться. Нашей девушке, может быть, придется перенести тяжелую житейскую невзгоду и неприятности, но, во всяком случае, уже не болезнь. Истерические симптомы станут ненужными и мало-помалу отпадут.
Такое освобождение от страшного и стыдного путем сознательного изживания его Фрейд называет аристотелевским термином «катарсис», что значит — очищение. По теории Аристотеля, трагедия очищает души зрителей от аффектов страха и сострадания, заставляя их пережить эти чувства в ослабленной форме. Отсюда и название метода Фрейда и Брейера — катартический (очистительный).
Эти забытые переживания, вызывающие симптомы истерии, и явля¬ются «бессознательным», как понимал его Фрейд в первый период развития своего учения. «Бессознательное» можно определить как некое чужеродное тело, проникшее в психику. Оно не связано прочными ассоциативными нитями с другими моментами сознания и потому раз¬рывает его единство. В нормальной жизни к нему близко мечтание, которое тоже более свободно, чем переживания реальной жизни, от тесных ассоциативных связей, пронизывающих наше сознание. Близко к нему и состояние гипноза, вследствие чего Фрейд и Брейер и называют «бессознательное» — гипноидом.
Такова первая фрейдовская концепция бессознательного. Отметим и подчеркнем две ее особенности. Во-первых, Фрейд не дает нам никакой физиологической теории бессознательного и даже не пыта¬ется этого сделать, в противоположность Брейеру, который предлагает физиологическое обоснование своего метода; Фрейд же с самого начала повернулся спиной к физиологии. Во-вторых, продукты бессознательного мы можем получить только в переводе на язык сознания; другого, непосредственного подхода к бессознательному помимо сознания само¬го больного нет и не может быть.
Укажем еще читателю на го громадное значение, какое катартический метод придает словесной реакции. Сам Фрейд отмечает эту черту своей теории: он сравнивает свой метод лечения истерии с католической исповедью. На исповеди верующий действительно получает облегчение и очищение благодаря тому, что сообщает другому человеку, в данном случае священнику, о таких поступках и мыслях, которые он сам призна¬ет греховными и о которых при других обстоятельствах он ни одному человеку сказать не может. Таким образом, он дает словесное выражение и словесный исход тому, что было сдавлено и изолировано в его психике и потому отягощало ее. В этом — очищающая сила слова.
5. Теперь мы должны перейти к дальнейшему развитию понятия бессознательного уже во втором, классическом периоде психоанализа. Здесь оно обогащается целым рядом новых, в высшей степени сущест¬венных моментов.
В первый период бессознательное представлялось до известной сте¬пени случайным явлением в человеческой психике: это был какой-то болезненный придаток к ней, некоторое чужеродное тело, проникшее в душу склонного к истерии человека под влиянием каких-нибудь слу¬чайных жизненных обстоятельств. Нормальный психический аппарат представляется в первом периоде чем-то вполне статистическим, устой¬чивым; борьба психических сил совсем не являлась постоянной закономер¬ной формой душевной жизни, а скорее исключительным и ненормальным явлением в ней. Далее, и содержание бессознательного осталось в этом периоде совершенно невыясненным и тоже как бы случайным. В зависи¬мости от индивидуальных особенностей человека и от случайных обсто¬ятельств его жизни, то или иное мучительное или постыдное пережива¬ние изолируется, забывается и становится бессознательным; никаких типологических обобщений таких переживаний Фрейд не делает. Ис¬ключительное значение сексуального момента тоже еще не выдвинуто. Так обстояло дело в первом периоде.
Во втором периоде бессознательное становится уже необходимою и крайне важною составной частью психического аппарата всякого чело¬века. Самый психический аппарат бинаризуется, т. е. приводится в не¬престанное движение; борьба сознания с бессознательным объявляется постоянной и закономерной формой психической жизни. Бессознатель¬ное становится продуктивным источником психических сил и энергий для всех областей культурного творчества, особенно для искусства. В то же время, при неудачном ходе борьбы с сознанием, бессознательное может стать источником всех нервных заболеваний.
Процесс образования бессознательного, согласно этим новым воз¬зрениям Фрейда, носит закономерный характер и совершается на протя¬жении всей жизни человека с самого момента его рождения. Этот процесс носит название «вытеснения». Вытеснение — одно из важнейших понятий всего психоаналитического учения. Далее содер¬жание бессознательного типизуется: это уже не случайные разрозненные переживания, а некоторые типические, в основном общие для всех людей, связные группы переживаний (комплексы) определенного характера, преимущественно сексуального.

Эти комплексы (связные группы переживаний) вытесняются в бессознательное в строго определенные периоды, повторяющиеся в истории жизни каждого человека.
В настоящей главе мы познакомимся с основным психическим «механизмом» вытеснения и тесно связанным с ним понятием «цен¬зуры». Содержанием бессознательного мы займемся в следующей главе.
Что же такое вытеснение?
6. На первых ступенях развития человеческой личности наша психи¬ка не знает различения возможного и невозможного, полезного и вред¬ного, дозволенного и недозволенного. Она управляется только одним принципом, «принципом наслаждения». На заре развития человеческой души в ней свободно и беспрепятственно рождаются такие представления, чувства и желания, которые на следующих ступенях развития привели бы в ужас сознание своей преступностью и пороч¬ностью. В детской душе «все позволено», для нее нет безнравственных желаний и чувств, и она, не зная ни стыда, ни страха, широко пользуется этой привилегией для накопления громадного запаса самых порочных образов, чувств и желаний — порочных, конечно, с точки зрения даль¬нейших ступеней развития. К этому нераздельному господству принципа наслаждения присоединяется на самой первой ступени развития способ¬ность к галлюцинаторному удовлетворению желаний: ведь ребенок еще не знает различия действительного и недействительного. Всякое пред¬ставление — для него уже реальность. Такое галлюцинаторное удовлет¬ворение желаний на всю жизнь сохраняется человеком во сне.
На следующих ступенях душевного развития принцип наслаждения теряет свое исключительное господство в психике: начинает действовать рядом с ним, а часто вопреки ему, новый принцип психической жизни — «принцип реальности». Все психические переживания должны теперь вы¬держивать в душе двойное испытание с точки зрения каждого из этих двух принципов. Ведь желание часто может оказаться неудовлетворен¬ным и потому причиняющим страдание, или при удовлетворении оно может повлечь за собой неприятные последствия; такие желания должны быть подавлены. Какое-либо представление может связаться тесной ассоциативной связью с чувством страха или с воспоминанием боли; такие представления не должны возникать в душе.
Таким образом, происходит психический отбор, и только то душе¬вное образование, которое выдержит двойное испытание с точки зрения обоих принципов, как бы легализуется, приобретает полноправие и вхо¬дит в высшую систему психического — в сознание или только получает возможность войти в нее, т. е. становится предсознателъным. Те же переживания, которые не выдержат испытания,— становятся нелегаль¬ными и вытесняются в систему бессознательного.
Это вытеснение, работающее на протяжении всей жизни человека, совершается механически, без всякого участия сознания. Сознание полу¬чает себя в совершенно готовом, очищенном виде, оно не регистрирует вытесненного и может даже совершенно не подозревать ни о его наличии, ни о его составе. Ведает вытеснением особая психическая сила, которую Фрейд образно называет «цензурой». Цензура лежит на границе систем бессознательного и сознательного. Все, что находится в сознании или может войти в него,— строго процензуровано.
Вся масса «нецензурных» представлений, чувств и желаний, вытеснен¬ных в бессознательное, никогда не умирает и не теряет своей силы. Ведь изжить какое-нибудь желание или чувство можно только через сознание и через управляемые им действия и поступки и, прежде всего, через человеческую речь. Бессознательное же — бессловесно, оно боится сло¬ва. В бессознательных желаниях мы не можем признаться даже себе самим во внутренней речи, следовательно, им нет никакого выхода вовне, они не могут быть отреагированы и потому со всей полнотой сил и свежести неизменно живут в нашей душе.
Так совершается процесс вытеснения.
Бессознательное мы можем определить теперь с точки зрения психи¬ческой динамики его образования — как вытесненное.

СОДЕРЖАНИЕ БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО
1. Теория влечений. 2. Сексуальная жизнь ребенка. 3. Эдипов комплекс. 4. Соде¬ржание бессознательного во второй период. 5. Теория влечений третьего периода (эрос и смерть). 6. «Идеал-Я».
1. Мы познакомились с процессом вытеснения. Откуда же берется материал для него? Какие именно чувства, желания и представления оказываются вытес¬ненными в бессознательное? Чтобы это понять, чтобы разобраться в составе бессознательного, необходимо познакомиться с фрейдовской теорией влечений.
Психическая деятельность приводится в движение внешними и внут¬ренними раздражениями организма. Внутренние раздражения имеют соматический (телесный) источник, т. е. рождаются в нашем собствен¬ном организме. И вот психические представительства этих внутренних соматических раздражений Фрейд называет влечениями.
Все влечения Фрейд разделяет по их цели и по соматическому их источнику на две группы:
1) сексуальные влечения, цель которых — продолжение рода хотя бы ценою жизни индивида;
2) личные влечения, или влечения «я»; их цель — самосох¬ранение индивида.
Эти две группы влечений несводимы одна на другую и часто вступа¬ют между собой в разнородные конфликты.
Мы остановимся только на сексуальных влечениях, так как они доставляют главную массу материала в систему бессознательного. Группа этих влечений подробно исследована Фрейдом. По мнению некоторых, главные заслуги фрейдизма лежат именно в области сексу¬альной теории.
В предыдущей главе говорилось о том, что ребенок на первых ступе¬нях своей психической жизни накопляет громадный запас чувств и жела¬ний, порочных и безнравственных с точки зрения сознания. Незнакомо¬му с фрейдизмом читателю это утверждение показалось, вероятно, очень странным и, может быть, вызвало недоумение. В самом деле, откуда у ребенка безнравственные порочные желания? Ведь ребенок — это символ невинности и чистоты!
Сексуальное влечение, или, как называет его Фрейд, половой голод, присуще ребенку с самого начала его жизни; оно рождается вместе с его телом и ведет непрерывную, только иногда ослабевающую, но никогда не угасающую вовсе жизнь в его организме и психике. Половое созревание — это только этап — правда, очень важный — в развитии сексуальности, но это совсем не начало ее.
На тех первых ступенях развития, на которых еще нераздельно господствует принцип наслаждения с его «все позволено», сексуальное влечение характеризуется следующими основными особенностями:
1) Гениталии (половые органы) еще не стали организующим сомати¬ческим центром сексуального влечения; они являются только одной из эрогенных зон (так называет Фрейд сексуально-возбудимые части тела), и с ними успешно конкурируют другие зоны, как-то: полость рта (при сосании); анальная зона (заднепроходное отверстие) при выде¬лении кала; кожа; большой палец руки или ноги и пр. 3 Можно сказать, что половое влечение ребенка, не собранное и не сконцент¬рированное в несозревших еще половых органах, рассеяно по всему организму его и любой участок тела может стать соматическим источни¬ком полового возбуждения. Этот первый период сексуального развития Фрейд называет догенитальным периодом, так как половые органы (гени¬талии) еще не стали телесным центром влечения. Следует заметить, что некоторая степень сексуальной возбудимости сохраняется за эроген¬ными зонами и на протяжении всей последующей жизни человека ".
2) Сексуальное влечение ребенка еще не самостоятельно, не отдифференцировано: оно тесно примыкает к другим потребностям организма и процессам их удовлетворения— к процессу питания, сосания груди, к уринированию, дефекации (испражнение) и др., придавая всем этим процессам сексуальную окраску.
3) Сексуальное влечение ребенка в первой «оральной» стадии удов¬летворяется на собственном теле и не нуждается в объекте (в другом человеке): ребенок автоэротичен.
4) Так как примат гениталий (т. е. их преобладание в половой жизни) еще отсутствует, то половая дифференциация влечения еще зыбка. Мож¬но сказать, что на первой стадии своего развития сексуальное влечение бисексуально (т. е. двуполо).
5) Вследствие всех этих особенностей раннего полового влечения ребенок оказывается многообразно извращенным он склонен к мазохизму, садизму, гомосексуализму и к другим извраще¬ниям. Наименее понятен ребенку именно нормаль¬ный половой акт. На половые извращения взрослых людей Фрейд смотрит как на явление заторможенности нормального развития, как на регресс к ранним ступеням инфантильной (детской) сексуальности.
Таковы, по Фрейду, основные черты инфантильной эротики.
Теперь становится ясным, какой громадный запас сексуальных жела¬ний и связанных с ними представлений и чувств может родиться в душе ребенка и должен подвергнуться затем бес¬пощадному вытеснению в бессознательное.
Мы можем сказать, что вся ранняя эпоха истории нашей души находится за пределами нашего сознания — ведь человек обычно не помнит, что с ним было до четырехлетнего возраста,— но события этой эпохи не утратили своей силы и постоянно живы в бессознательном; это прошлое не умерло, оно сохраняется в настоящем, ибо не было изжито.
3. Самым важным событием этой вытесненной истории детской сексуальной жизни являются половое влечение к матери и связанная с ним ненависть к отцу, так называемый эдипов комплекс. Учение об этом комплексе и его роли в жизни человека является одним из важней¬ших пунктов фрейдизма. Сущность его сводится к следующему. Первым объектом эротического влечения человека, конечно, в смысле инфан¬тильной эротики, охарактеризованной нами выше,— является его мать. Отношения ребенка к матери с самого начала резко сексуализованы. По мнению известного и авторитетного ученика Фрейда — Отто Ранка, даже пребывание зародыша в материнском чреве носит либидинозный характер и, собственно, с акта рождения — первого и самого тяжелого отделения от матери, разрыва единства с нею — и начинается трагедия Эдипа. Он снова и снова тянется к матери, сексуализуя каждый акт ее ухода и забот: кормление грудью, купание, помощь при дефекации — все это для ребенка сексуально окрашено. При этом неиз¬бежны прикосновения к различным эрогенным зонам и к гениталиям, пробуждающие в ребенке приятные чувства, а иногда и первую эрекцию.
Таким образом, ребенка органически влечет к инцесту (кровосмесительству). Рождение инцестуозных желаний, чувств и представлений при этом совершенно неизбежно.
Соперником в этих влечениях маленького Эдипа становится его отец, который навлекает на себя ненависть сына. Ведь отец вмешивается в отношения ребенка к матери, не позволяет брать его в постель, заставляет быть самостоятельным, обходиться без материнской помощи и пр. Отсюда у ребенка является инфантильное желание смерти отца, которая позволила бы ему нераздельно владеть матерью. Так как в душе ребенка в эту эпоху его развития еще нераздельно господствует принцип наслаждения, то нет никакого предела для развития как инцестуозных, так и враждебных стремлений, желаний и связанных с ними разнообраз¬ных чувств и образов. Когда принцип реальности получает силу и голос отца с его запрета¬ми начинает мало-помалу перерабатываться в голос собственной сове¬сти,— начинается тяжелая, упорная борьба с инцестуозными влечени¬ями, и они вытесняются в бессознательное. Весь эдипов комплекс подве¬ргается полной амнезии (забвению). На месте вытесненных влечений рождаются страх и стыд; их вызывает в душе самая мысль о возмож¬ности полового влечения к матери. Цензура прекрасно выполнила свое дело: легальное — так сказать, официальное — сознание человека со всею искренностью протестует против самого намека на возможность эдипова комплекса.
Далеко не всегда, по Фрейду, процесс вытеснения эдипова комплекса проходит безболезненно для ребенка; часто он приводит к нервным заболеваниям, особенно к детским фобиям.
Эдипов комплекс, по мнению Фрейда, вполне объясняет, почему так распространены у различных народов мифы о кровосмесительстве, об убийстве отца сыном или, наоборот, об избиении детей отцом и другие родственные сказания. Этим же объясняется и то неотразимое впечатле¬ние, которое производит на всех людей знаменитая трагедия Софокла:
«Царь Эдип», хотя с точки зрения официального сознания мы должны признать положение Эдипа выдуманным и ни в какой степени не типичным для жизни. Но эта трагедия, по Фрейду, равно как и всякое великое произведение искусства, обращается совсем не к нашему офици¬альному сознанию, а ко всей психике в ее целом и, прежде всего, к глубинам бессознательного.
Эдипов комплекс, это первое доисторическое событие жизни челове¬ка, имеет, по учению Фрейда, огромное, прямо решающее значение для жизни человека. Эта первая любовь и первая ненависть останутся на¬всегда самыми цельноорганическими чувствами его жизни. По сравне¬нию с ними все последующие эротические отношения, проходящие уже при свете сознания, представляются чем-то поверхностным, головным,
не захватывающим самых глубин организма и психики. Ранк и Ференчи прямо считают все последующие любовные отношения человека только суррогатом его первой эдиповой любви, которой предшествовало пол¬ное органическое единство с ее объектом — матерью. Будущий половой акт человека является только частичной компенсацией поте¬рянного рая внутриутробного состояния. Все события взрослой жизни заимствуют свою психическую силу от этого первого, вытесненного в бессознательное события — эдипова комплекса. В дальнейшей жизни человек разыгрывает все снова и снова,— сам, конечно совершенно этого не сознавая,— с новыми участниками жизни это первичное событие эдипова комплекса, перенося на них свои вытесненные, а потому и вечно живые чувства к матери и к отцу. Это основано на так называемом механизме перенесения.
Механизм перенесения очень важный момент в психоаналитичес¬кой теории и практике. Под ним Фрейд понимает бессознательное перемещение вытесненных влечений, главным образом сексуальных, со своего прямого объекта на другой — замещающий: так, влечение к матери или вражда к отцу обычно переносится на врача во время психоаналити¬ческих сеансов и таким путем частично изживается. В этом — значение механизма перенесения для психотерапевтической практики. Перенесе¬ние — один из способов обойти запреты официального сознания и хотя бы частично дать волю и выражение бессознательному.
Фрейд полагает, что любовная жизнь человека во многом зависит от того, насколько ему удается освободить себя прикрепления к матери. Первый объект юношеской любви обычно бывает похож на мать.
Но образ матери может сыграть и роковую роль в развитии полово¬го влечения: страх инцеста, сделавший для официального сознания любовь к матери нарочито духовной, так называемой любовью-уваже¬нием, несовместимой даже с мыслью о чувственности, — этот страх может тесно срастись в душе человека со всяким уважением, со всякой духовностью. Это часто делает невозможным половое общение с духо¬вно любимой и уважаемой женщиной - и приводит к роковому раз¬делению единого сексуального влечения на два потока: на чувственную страсть и духовную привязанность, несоединимых на одном объекте.
4. Эдипов комплекс и все с ним связанное составляет главное со¬держание системы бессознательного; к нему стягиваются меньшие груп¬пы вытесненных психических образований, приток которых продолжа¬ется на протяжении всей жизни человека. Культура и культурный рост индивида требует все новых и новых вытеснений. Но в общем можно сказать, что главную массу, так сказать, основной фонд бессознательного, составляют инфантильные влечения сексуального характера. Из вле¬чений «я» следует упомянуть только о так называемых агрессивных (враждебных) влечениях. В детской психике с ее «все позволено» эти агрессивные влечения носят свирепый характер: своим врагам ребенок редко желает чего-нибудь меньше смерти. Таких «мысленных убийств» даже самых близких лиц накопляется в первые годы жизни ребенка очень много; все они вытесняются затем в бессознательное. Благодаря
господству принципа наслаждения, ребенок во всех отношениях явля¬ется чистым и последовательным эгоистом. Никаких нравственных и культурных ограничений этого эгоизма не существует. На этой почве также вырабатывается достаточно материала для бессозна¬тельного. Таково в основных чертах содержание бессознательного.
Мы можем выразить его в следующей резюмирующей формуле: в мир бессознательного входит все то, что мог бы сделать организм, если бы он был предоставлен чистому принципу наслаждения, если бы он не был связан принципом реальности и культурой. Сюда входит все, что он откровенно желал и ярко представлял себе (а в ничтожной степени и выполнил) в ранний инфантильный период жизни, когда давление реальности и культуры было еще слабо и когда человек был более свободен.
Все приведенные нами выше определения и характеристики основных моментов фрейдовской концепции бессознательного — двух принципов психического свершения, вытеснения, цензуры, теории влечений и, нако¬нец, содержания бессознательного — были выработаны Фрейдом, как мы уже указывали, во втором — положительном периоде развития психоанализа. На работах этого периода мы преимущественно и ос¬новывались в своем изложении.
Но мы знаем, что в третий период это учение подверглось довольно существенным изменениям и дополнениям. Мы знаем также, в каком направлении шли эти изменения.
Останавливаться подробно на всем том новом, что принес с собой третий период развития психоанализа, мы не будем. Ведь кульмина¬ционный пункт развития этого периода приходится уже на наши дни. Многое в нем еще не сложилось и не определилось окончательно. Обе характерные для этого периода книги самого Фрейда страдают недосказанностью, местами — неясностью, отличаясь этим от почти классических по прозрачности, точности и завершенности прежних его работ. Поэтому мы ограничимся кратким рассмотрением лишь важ¬нейшего.
5. Теория влечений подверглась существенным изменениям. Вместо прежнего деления влечений на сексуальные (продолжение рода) и влече¬ния «я» (сохранение индивида) появилось новое, двучленное деление: 1) сексуальное влечение, или эрос; 2) влечение к смерти. Влечение «я» и, прежде всего, инстинкт самосохранения отошли к сексуальным влечени¬ям (эросу), понятие которых, таким образом, чрезвычайно расширилось, охватив оба члена прежнего деления.
Под эросом Фрейд понимает влечение к органической жизни, к со¬хранению и развитию ее во что бы то ни стало — в форме ли продолже¬ния рода (сексуальность в узком смысле) или сохранения индивида. Задачей влечения к смерти является возврат всех живых организмов в безжизненное состояние неорганической, мертвой материи, стремление прочь от беспокойства жизни и эроса.
Вся жизнь, по Фрейду, является борьбою и компромиссом между указанными двумя стремлениями. В каждой клетке живого организма смешаны оба рода влечений — эрос и смерть: одному соответствует физиологический процесс созидания, другому — распадения живого ве¬щества. Пока клетка жива — преобладает эрос .
Когда беспокойный, влекущийся к жизни эрос удовлетворяется на половом пути, начинает возвышать свой голос влечение к смерти. От¬сюда — сходство того состояния, которое следует за полным половым удовлетворением, с умиранием, а у низших животных — совпадение акта оплодотворения со смертью. Они умирают потому, что по ус¬покоении эроса влечение к смерти получает полную свободу и осуществ¬ляет свою задачу.
Эта новая теория Фрейда в своей биологической стороне отражает сильное влияние знаменитого немецкого биолога, неодарвиниста Вейсмана, а в философской — не менее сильное влияние Шопенгауэра.
6. Второй особенностью третьего периода, на которой мы остано¬вимся, является расширение состава бессознательного, обогащение его качественно новыми и своеобразными моментами.
Для второго периода было характерно динамическое понимание бессознательного как вытесненного. Преимущественно с ним сталкивал¬ся Фрейд в своих психиатрических изысканиях; специальные же психи¬атрические интересы в этот период были преобладающими. Вытеснен¬ное, состоявшее, как мы видели, главным образом из сексуальных влечений, враждебно нашему сознательному «Я». В своей последней книге «Я и Оно» Фрейд предлагает всю эту область психики, не со¬впадающую с нашим «Я», называть «Оно». «Оно» — это та внутренняя темная стихия вожделений и влечений, которую мы иногда так остро ощущаем в себе и которая противостоит нашим разумным доводам и доброй воле. «Оно» — это страсти; «Я» — это разум и рассудитель¬ность. В «Оно» нераздельно властвует принцип наслаждения; «Я» — носитель принципа реальности. Наконец, «Оно» — бессознательно.
До сих пор, говоря о бессознательном, мы имели дело только с «Оно»: ведь вытесненные влечения принадлежали именно ему. Поэто¬му все бессознательное представлялось чем-то низшим, темным, амо¬ральным. Все же высшее, моральное, разумное совпадало с сознанием. Этот взгляд неверен. Бессознательно не только «Оно». И в «Я», и при¬том в его высшей сфере, есть область бессознательного.
В самом деле, ведь бессознателен исходящий из «Я» процесс вытес¬нения, бессознательна совершающаяся в интересах «Я» работа цензуры. Таким образом, значительная область «Я» также оказывается бессоз¬нательной. На этой области и сосредоточивает свое внимание Фрейд в последний период. Она оказывается гораздо шире, глубже и существен¬нее, чем казалось вначале. Из того, что мы знаем о бессознательном как вытесненном, можно сделать вывод, что нормальный человек гораздо безнравственнее, чем он сам полагает. Этот вывод верен, но теперь мы должны прибавить, что он и гораздо нравственнее, чем он сам об этом знает. «Природа человека,— говорит Фрейд,— «как в отношении добра, так и в отношении зла далеко превосходит то, что он сам предполагает о себе, т. е. то, что известно его «Я» при помощи со¬знательного восприятия».
Высшую бессознательную область в «Я» Фрейд называет «Идеал-Я».
«Идеал-Я» — это прежде всего тот цензор, веления которого выпол¬няются вытеснением. Затем он («Идеал-Я») обнаруживает себя в целом ряде других, очень важных явлений личной и культурной жизни. Оно проявляется в безотчетном чувстве вины, которая тяготеет над душою некоторых людей. Сознание не признает этой вины, борется с чувством виновности, но не может его преодолеть. Это чувство сыграло большую роль в различных проявлениях религиозного изуверства, связанных с му¬чительством самого себя (аскеза, самобичевание, самосожжение и пр.). Далее, к проявлениям «Идеал-Я» относится так называемое «внезапное пробуждение совести», случаи проявления человеком необычайной к себе самому строгости, презрения к себе, меланхолии и пр. Во всех этих явлениях сознательное «Я» принуждено подчиняться силе, действующей из глубины бессознательного, но в то же время моральной, часто даже «гиперморальной», как называет ее Фрейд.
Как образовалась эта сила в душе человека? Как выработался в ней «Идеал-Я»?
(Для понимания этого необходимо познакомиться с особым психи¬ческим механизмом — «идентификацией» (отождествлением). Влечение человека к какому-нибудь лицу может пойти в двух направлениях. Можно стремитья овладеть этим лицом; так, ребенок в период эдипова комплекса стремится овладеть матерью. Но можно стремиться отож¬дествить себя с ним, совпасть с ним, стать таким же, как он, впитать его в себя. Именно таково отношение ребенка к отцу. Он хочет быть, как отец, уподобиться ему. Этот второй род отношений к объекту старее: он связан с самой ранней оральной (ротовой) фазой развития ребенка и все¬го человеческого рода. В этой фазе ребенок (и доисторический человек) не знает другого подхода к объекту, кроме его поглощения; все, что представляется ему ценным, он стремится тотчас же захватить в свой рот и ввести его, таким образом, в свой организм. Стремление к подра¬жанию является как бы психическим заместителем более древнего по¬глощения. В жизни человека индентификация заменяет иногда нормаль¬ное стремление к овладению объектом любви. Так, при неудачной любви, при невозможности овладеть ее объектом, человек как бы впиты¬вает в себя характер того, кого он любит, становится похожим на него, отождествляется с ним. Идентификацией (отождествлением) объясня¬ется и возникновение «Идеал-Я» в душе человека.
Наибольшее значение для образования «Идеал-Я» имеет отождеств¬ление себя с отцом в период переживания эдипова комплекса. Здесь ребенок впитывает в себя отца с его мужеством, с его угрозами, приказа¬ниями, запретами. Отсюда суровые, жесткие тона в «Идеал-Я», в велени¬ях совести, долга, категорического императива и пр. «Ты должен» — впервые звучало в душе человека, как голос отца в эпоху эдипова комплекса; вместе с этим комплексом он вытесняется в бессознательное, откуда продолжает звучать как внутренний авторитет долга, как вы¬сшее, независимое от «Я» веление совести. К отцовскому голосу в даль¬нейшем присоединяется авторитет учителей, религии и образования, но эти влияния более поверхностны и сознательны, и поэтому они сами должны заимствовать силу у более ранних самоотождествлений челове¬ка с отцом и его волей. «Идеал-Я»,- говорит Фрейд,— сохранит характер отца, и чем сильнее был эдипов комплекс, чем стремительнее было его вытеснение... тем строже впоследствии «Идеал-Я» будет вла¬ствовать над «Я», как совесть, а может быть, и как бессознательное чувство вины».
Таково учение Фрейда об «Идеал-Я».
В заключение настоящей главы укажем, что Фрейд в своей последней книге определяет бессознательное как несловесное; оно превращается в предсознательное (откуда всегда может перейти в сознание) посред¬ством соединения с соответствующими Словесными представлениями. Этому определению Фрейд придает здесь большее значение, чем в своих прежних работах, однако и здесь оно все же остается неразвитым.
На этом мы закончим характеристику бессознательного. Мы знаем теперь его происхождение и содержание.

3. Фрейд
НЕКОТОРЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ ОТНОСИТЕЛЬНО ПОНЯТИЯ БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО В ПСИХОАНАЛИЗЕ
Мне хотелось бы кратко и насколько возможно ясно изложить, в каком смысле следует употреблять выражение «бессознательное» в психоанализе, и только в психоанализе.
Представление — или всякий другой психический элемент в определенный момент может быть в наличности в моем сознании, а в последу¬ющий может оттуда исчезнуть, через некоторый промежуток времени оно может совершенно неизмененным снова всплыть, как мы говорим, в нашей памяти, без каких-либо предшествующих новых чувственных восприятий. Учитывая это явление, мы вынуждены принять, что пред¬ставление сохранялось в нашей душе и в этот промежуток времени, хотя было скрыто от сознания. Но в каком оно было виде, сохраняясь в душевной жизни и оставаясь скрытым от сознания -- относительно этого мы не можем делать никаких предположений.
В этом пункте мы можем встретить философское возражение, что скрытое представление не может рассматриваться как объект психоло¬гии, но только как физическое предрасположение к повторному протека¬нию тех же психических явлений, в данном случае того же предсгавления. Но мы на это ответим, что такая теория переступает область собственно психологии, что она просто обходит проблему, устанавливая идентичность понятий «сознательного» и «психического», и что она, очевидно, не вправе оспаривать у психологии право объяснять собствен¬ными средствами одно из ее обыденнейших явлений — память.
И так мы назовем представление, имеющееся в нашем сознании и нами воспринимаемое,— «сознательным», и только таковое заслужи¬вает смысла этою выражения — «сознательное»; наоборот, скрытые представления, если мы имеем основание признать, что они присутству¬ют в душевной жизни, как это наблюдается в памяти, мы должны обозначить термином «бессознательные».
Следовательно, бессознательное представление есть такое представ¬ление, которого мы не замечаем, но присутствие которого мы должны тем не менее признать на основании посторонних признаков и до¬казательств.
Это следовало бы считать совершенно неинтересной описательной или классифицирующей работой, если бы она не останавливала нашего внимания ни на чем другом, кроме явлений памяти или ассоциаций, относящихся к бессознательным промежуточным членам. Но хорошо известный эксперимент после «гипнотического внушения» показывает нам, насколько важно различать сознательное от бессознательного, и поднимает значение этого различия. При этом эксперименте субъект приводится в гипнотическое состояние и затем пробуждается из него. В то время, когда он, в гипнотическом состоянии, находился под влиянием врача, ему было приказано произ¬вести известное действие в назначенное время, например спустя полчаса. После пробуждения субъект снова находится, по всей видимости, в пол¬ном сознании и обычном душевном состоянии, воспоминание о гип¬нотическом состоянии отсутствует, и, несмотря на это, в заранее наме¬ченный момент в душе его выдвигается импульс сделать то или другое, и действие выполняется сознательно, хотя и без понимания, почему это делается. Едва ли возможно иначе объяснить это явление, как пред¬положением, что в душе этого человека приказание оставалось в скры¬той форме или бессознательным, пока не наступил данный момент, когда оно перешло в сознание. Но оно всплыло в сознании не во всем целом, а только как представление о действии, которое требуется выпол¬нить. Все другие ассоциированные с этим представлением идеи — прика¬зание, влияние врача, воспоминание о гипнотическом состоянии оста¬лись еще и теперь бессознательными.
Но мы можем еще большему научиться из этого эксперимента. Это нас приведет от чисто описательного к динамическому пониманию явле¬ния. Идея внушенного в гипнозе действия в назначенный момент стала не только объектом сознания, она стала деятельной, и это является наиболее важной стороной явления: она перешла в действие, как только сознание заметило ее присутствие. Так как истинным побуждением к действию было приказание врача, то едва ли можно допустить что-нибудь иное, кроме предположения, что идея приказания стала также деятельной.
Тем не менее эта последняя воспринята была не в сознании, не так, как ее производное — идея действия, она осталась бессознательной и была в то же самое время действующей и бессознательной.
Постгипнотическое внушение есть продукт лаборатории, искусствен¬но созданное явление. Но если мы примем теорию истерических явлений так, как она была установлена сначала к нашим услугам будет огромное количество естественных фактов, которые еще яснее и отчетливее покажут нам психологический характер постгипнотического внушения.
Душевная жизнь истерических больных полна действующими, но бессознательными идеями; от них происходят все симптомы. Это дейст¬вительно характерная черта истерического мышления — над ним вла¬ствуют бессознательные представления. Если у истерической женщины рвота, то это, может быть, произошло от мысли, что она беременна. И об этой мысли она может ничего не знать, но ее легко открыть в ее душевной жизни при помощи технических процедур психоанализа и сде¬лать эту мысль для нее сознательной. Если вы видите у нее жесты и подергивания, подражающие «припадку», она ни в каком случае не сознает своих непроизвольных действий и наблюдает их, быть может, с чувством безучастного зрителя. Тем не менее анализ может доказать, что она исполняет свою роль в драматическом изображении одной сцены из ее жизни, воспоминание о которой становится бессознательно деятельным во время приступа. То же господство деятельных, бессознательных идей анализом вскрывается как самое существенное в психо¬логии всех других форм невроза.
Из анализа невротических явлений мы узнаем, таким образом, что скрытая или бессознательная мысль не должна быть непременно слабой и что присутствие такой мысли в душевной жизни представляет косвен¬ное доказательство ее принудительного характера, такое же ценное доказательство, как и доставляемое сознанием.
Мы чувствуем себя вправе, для согласования нашей классификации с этим расширением наших познаний, установить основное различие между различными видами скрытых и бессознательных мыслей. Мы привыкли думать, что всякая скрытая мысль такова вследствие своей слабости и что она становится сознательной, как только приобретает силу. Но мы теперь убедились, что существуют скрытые мысли, которые не проникают в сознание, как бы сильны они ни были. Поэтому мы предлагаем скрытые мысли первой группы называть предсознательными, тогда как выражение бессознательные (в узком смысле) сохранить для второй группы, которую мы наблюдаем при неврозах. Выражение бессознательное, которое мы до сих пор употребляли только в описа¬тельном смысле, получает теперь более широкое значение. Оно обозна¬чает не только скрытые мысли вообще, но преимущественно носящие определенный динамический характер, а именно те, которые держатся вдали от сознания, несмотря на их интенсивность и активность.
Прежде чем продолжать мое изложение, я хочу коснуться еще двух возражений, которые тут могут возникнуть. Первое может быть фор¬мулировано так: вместо того чтобы устанавливать гипотезу о бессоз¬нательных мыслях, о которых мы ничего не знаем, не лучше ли было бы принять, что сознание делимо, что отдельные мысли или иные душевные явления могут образовать особую область сознательного, выделившую¬ся из главной области сознательной психической деятельности и ста¬вшую чуждой для последней. Сопоставляя предсознатсльные и бессознательные мысли, мы будем вынуждены покинуть область классификации и составить мнение о функ¬циональных и динамических отношениях в деятельности психики. Мы нашли действующее предсознательное, которое без труда переходит в сознание, и действующее бессознательное, которое остается бессоз¬нательным и кажется отрезанным от сознания.
Мы не знаем, идентичны ли были вначале эти два рода психической деятельности, или они противоположны по своей сущности, но мы можем спросить, почему они сделались различными в потоке психичес¬ких явлений. На этот вопрос психология немедленно дает нам ясный ответ. Продукт действующего бессознательного никаким образом не может проникнуть в сознание, но для достижения этого необходима затрата некоторого усилия. Если мы попробуем это на себе, в нас появляется ясное чувство обороны, которое необходимо преодолеть, а если мы вызовем его у пациента, то получим недвусмысленные призна¬ки того, что мы называем сопротивлением. Из этого мы узнаем, что бессознательные мысли исключены из сознания при помощи живых сил, сопротивляющихся их вхождению, тогда как другие мысли, предсознательные, не встречают на этом пути никаких препятствий. Психо¬анализ не оставляет сомнений в том, что отдаление бессознательных мыслей вызывается исключительно только тенденциями, которые в них воплотились. Ближайшая и наиболее вероятная теория, которую мы можем установить при такой стадии наших знаний, заключается в следу¬ющем. Бессознательное есть закономерная и неизбежная фаза процес¬сов, которые проявляет наша психическая деятельность; каждый психи¬ческий акт начинается как бессознательный и может или остаться тако¬вым, или, развиваясь далее, дойти до сознания, смотря по тому. натолкнется он в это время на сопротивление или нет. Различие между предсознательной и бессознательной деятельностью не очевидно, но возникает только тогда, когда на сцену выступает чувство «обороны». Только с этого момента различие между предсознательными мыслями, появляющимися в сознании и имеющими возможность всегда туда вернуться, и бессознательными мыслями, которым это воспрещено, получает как теоретическое, гак и практическое значение. Грубую, но довольно подходящую аналогию этих предполагаемых отношений со¬знательной деятельности к бессознательной представляет область обык¬новенной фотографии. Первая стадия фотографии — негатив; каждое фотографическое изображение должно проделать «негативный процесс», и некоторые из этих негативов, хорошо проявившиеся, будут употреб¬лены для «позитивного процесса», который заканчивается изготовлени¬ем портрета.
Но различение между предсознательной и бессознательной деятель¬ностью и признание разделяющей их перегородки не является ни послед¬ним, ни наиболее значительным результатом психоаналитического ис¬следования душевной жизни. Существует психический продукт, который встречается у самых нормальных субъектов и, тем не менее, является в высшей степени поразительной аналогией с наиболее дикими проявле¬ниями безумия, и для философов он оставался не более понятным, чем само безумие. Я разумею сновидения. Психоанализ углубляется в анализ сновидений; толкование сновидений — это наиболее совершенная из работ, выполненных до настоящего времени молодой наукой. Типичес¬кий случай образования построения сновидения может быть описан следующим образом: вереница мыслей была пробуждена дневной духо¬вной деятельностью и удержала кое-что из своей действенности, благо¬даря чему она избежала общего понижения интереса, который приводит »: сну и составляет духовную подготовку для сна. В течение ночи этой веренице мыслей удается найти связь с какими-либо бессознательными желаниями, которые всегда имеются в душевной жизни сновидца с само¬го детства, но бывают обыкновенно вытеснены и исключены из его сознательного существа. Поддержанные энергией, исходящей из бессоз¬нательного, эти мысли, остатки дневной деятельности, могут стать снова деятельными и всплыть в сознании в образе сновидения. Таким образом, происходят троякого рода вещи.
1. Мысли проделали превращение, переодевание и искажение, кото¬рые указывают на участие бессознательных союзников.
2. Мыслям удалось овладеть сознанием в такое время, когда оно не должно было бы им быть доступно.
3. Кусочек бессознательного всплыл в сознании, что для него иначе было бы невозможно.
Мы овладели искусством отыскивать «дневные остатки» и скрытые мысли сновидений; сравнивая их с явным содержанием сновидения, мы можем судить о превращениях, которые они проделали, и о тех спосо¬бах, какими совершались эти превращения.
Скрытые мысли сновидения ничем не отличаются от продуктов нашей обычной сознательной душевной деятельности. Они заслуживают названия предсознательных и действительно могут стать сознательными в известный момент бодрственного состояния. Но благодаря соедине¬нию с бессознательными стремлениями, которое они совершили ночью, они были ассимилированы последними, приведены до известной степени в состояние бессознательных мыслей и подчинены законам, управляющим бессознательной деятельностью. Мы имеем тут случай наблюдать то, чего не могли бы предполагать на основании рассуждений или из какого-либо другого источника эмпирических знаний,— что законы — бессознательной душевной деятельности во многом отличаются от зако¬нов сознательной деятельности. Подробным изучением мы достигаем знания особенностей бессознательного и можем надеяться, что более глубокое исследование явлений, образующих сновидения, даст нам еще больше.
Это исследование закончено едва наполовину, и изложение получен¬ных результатов пока невозможно без того, чтобы не затронуть в вы¬сшей степени запутанную проблему снотолкования, но я хотел бы закончить настоящую статью, указав, что изменением и успехом в нашем понимании бессознательного мы обязаны психоаналитическому изучению сновидений.
Бессознательное казалось нам вначале только загадочной особенностью определенного психического процесса; теперь оно значит для нас больше, оно служит указанием на то, что этот процесс входит в сущ¬ность известной психической категории, которая известна нам по другим важным характерным чертам, и что оно принадлежит к системе психи¬ческой деятельности, заслуживающей нашего полного внимания.

О. Ранк, Г. Закс
БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ И ФОРМЫ ЕГО ПРОЯВЛЕНИЯ
(Из кн. «Значение психоанализа в науках о духе»)
Учение о бессознательном является тем фундаментом, на котором основывается вся теория психоанализа. Под бессознательным не следует понимать нечто абстрактное или же какую-либо гипотезу, созданную для философской системы; с тем значением, какое дал этому слову, например, Эдуард фон Гартман, психоанализ не имеет ничего общего. Проявляющееся в самом слове негативное свойство феномена - отсут¬ствие сознательности — является, правда, очень существенным и харак¬терным, но отнюдь не единственным признаком понятия. Мы знакомы уже с целым рядом позитивных признаков, отличающих бессознатель¬ный психический материал от сознательного и досознательного.
Известное представление, входящее в данный момент в сферу созна¬ния индивидуума, может в ближайший момент оттуда исчезнуть; его место заняли другие, вновь возникшие. Оно сохраняет, однако, длитель¬ную связь с сознательной душевной жизнью, так как, в силу какой-либо связанной с ней ассоциацией, оно может быть восстановлено и без нового чувственного восприятия; в промежуточное время данное пред¬ставление находилось, стало быть, вне сознательной душевной жизни, но все-таки сохранялось в психике. Такие представления, у которых, правда, отсутствует признак сознательности, но которые во всякое вре¬мя можно восстановить, мы называем досознательными и строго от¬личаем их от собственно бессознательных.
Бессознательные представления не удалены временно, как досознательные, из сознательной душевной жизни, они лишь исключены из нее на продолжительное время. У них совершенно отсутствует способ¬ность проникать в сознание или, точнее сказать, в нормальное бодрст¬вующее сознание субъекта. Если меняется состояние сознания, то меня¬ются и условия его восприятия. После таких изменений, которые прино¬сит с собой, например, гипноз, а в известной мере и сон, психика субъекта дополняется известным количеством до того неизвестного ему материала - фан¬тазиями, воспоминаниями, желаниями и т. д. Возможность того, что этот материал возник только благодаря изменению сознания, в некото¬рых случаях, например при воспоминаниях, исключается. При других по тому влиянию, которое они оказывают, можно заклю¬чить, что они имелись уже ранее в бессознательном.
Опыт показал, что известные общие черты свойственны всему тому материалу, который при таких случаях появляется из бессознательного. К этим чертам относится, прежде всего, аффект чрезвычайно высокого напряжения; далее, длительное стремление перейти в сферу сознатель¬ной душевной жизни, что объясняется естественной тенденцией каждого аффекта завладеть возможно большей частью душевной жизни. У каж¬дого состояния сознания имеются определенные условия, регулирующие допущение или недопущение представлений; эти условия определяются действующей в психике энергией, которая исключает из сознания непри¬емлемые для нее представления или вытесняет уже имеющиеся. Действие какой-либо силы парализуется только другой силой, столь же могучей, действующей в противоположном направлении; психические процессы, которые мы можем наблюдать, являются, стало быть, результатом динамических отношений. Перед нами строгий привратник, захлопыва¬ющий двери при виде неприглашенных I остей. Аффект вызывает не единичное, а длительное действие, и потому не может быть удален из нашей психики одним ударом; необходима постоянная пограничная стража, т. е., другими словами, длительное взаимодействие сил, в силу чего известное психическое напряжение становится непрерывным с на¬шей душевной жизнью. Ту энергию, функция которой заключается в за¬щите сознания от бессознательных представлений, мы называем, смотря по тому, действует она агрессивно или обороняясь, вытеснением или противодействием.
Мы сделались свидетелями борьбы между двумя психическими сила¬ми и должны теперь спросить себя, откуда, собственно, возникла между ними вражда. Какие свойства делают бессознательные представления столь неприемлемыми для сознания? В чем заключается их диаметраль¬ная противоположность с другими психическими состояниями?
Прежде всего, нужно спросить, существуют ли вообще такие харак¬теристики. Вытеснение из сознательной душевной жизни зависит, как мы видели, от состояния сознания, и так как оно изменяется, должно изменяться и бессознательное, совершенно независимо от индивидуаль¬ной изменчивости представлений, обусловленной изменчивостью пере¬живаний. В ответ на это можно указать на то, что свойственные со¬знательной душевной жизни основные тенденции в общем и целом постоянны и меняются от эпохи к эпохе, только медленно и незаметно. Все существенное в восприятии внешнего мира членами какой-либо культурной общины всегда однородно, независимо от того, проявляется ли это мировоззрение в религиозной, моральной или философской форме. Несмотря на весь прогресс цивилизации, род человеческий в пси¬хическом отношении так мало развился за тысячелетия, что мы вправе рассматривать все культурное человечество, включая и античный мир, как одно целое. С более значительными изменениями мы познакомимся в отдельных исследованиях; в общей картине они отходят на задний план, в особенности, если мы будем их сравнивать с дикарями, стоящими вне культурного человечества. Отношение примитивного человека, так называемого дикого, к внешнему миру в основе своей отличается от нашего, и потому можно предположить очень значительные отклонения и в отношении между сознательным и бессознательным в его душевной жизни.
Бессознательное при всем его индивидуальном разнообразии не является, стало быть, чем-то произвольным; оно проявляется вполне закономерно и снабжено определенными, постоянно возвращающимися свойствами, с которыми мы, поскольку они уже исследованы, должны познакомиться.
Наш первый вопрос, естественно, имеет в виду происхождение бес¬сознательного. Оно совершенно чуждо сознательной личности, и потому было бы естественно вообще усомниться в их связи. Так и поступало всегда народное мнение. Те обрывки бессознательного, которые прояв¬лялись в ненормальных психических состояниях, считались признаком «одержимое», т. е. их принимали за проявления чуждого индивидууму демона, завладевшего больным. Мы не можем теперь считаться с та¬кими сверхъестественными воздействиями и принуждены поэтому ис¬кать психологических объяснений подобных фактов. Беспрерывная борь¬ба обеих инстанций опровергает ту гипотезу, по которой психическая жизнь от самого рождения делится на две части; при имеющемся с самого начала разделении не существовало бы опасности перемещения границы. Единственно возможным предположением, подтверждаемым и опытом, остается то, по которому разделение не существует с самого начала, но возникает только с течением времени. Это развитие погра¬ничной линии является процессом, который завершается до полного достижения нормального культурного уровня, который начинается, ста¬ло быть, в раннем детстве и заканчивается в период полового развития. Бессознательное возникает, стало быть, в детстве человека, и это обсто¬ятельство объясняет большинство его особенностей.
Мы видим в детстве предварительную ступень к разумному воз¬расту, и во многих отношениях оно и является таковой. Но наряду с тем, что мы берем с собой из детства в позднейшую жизнь, имеется еще собственно детское, с которым нам позже нечего делать и что мы потому и забываем. Только таким образом объясняются большие про¬белы в воспоминаниях, относящихся к собственному детству человека, и притом из такого периода, когда он уже хорошо воспринимал совер¬шающиеся события. Почти всякий вспоминает из раннего детства толь¬ко отрывочные детали ничего не значащих сцен, совершенно забыв те события, которые тогда были для него важнее всего. Эти собственно детские душевные силы, не воспринимаемые сознанием взрослого, не могут бесследно исчезнуть. В психическом мире также господствует закон сохранения энергии; инфантильное, вытесненное из сознательной душевной жизни, не исчезает, оно образует тог центр, вокруг которого кристаллизуется бессознательная душевная жизнь.
Но в каком пункте взрослый человек так резко отличается от ребен¬ка, что душевные состояния той эпохи развития превратились для него в совершенно чуждые? Предположение, что этот пункт заключается в сексуальности, вызовет, по всей вероятности, общий протест, так как сексуальность начинается, как нас уверяют, с периодом половой зрело¬сти, и потому не может создавать типичные для детства психические феномены.
Факт нормальной детской сексуальности, из форм проявления кото¬рой мы упоминаем только онанизм грудных младенцев, так легко констатируется всеми, кто приходи! в более близкое соприкосновение с ними врачами, прислугой, родителями, что его упорное отрицание не может быть признано объективным; это отрицание является проявле¬нием как раз того процесса вытеснения, который не допускает в сознание тех элементов я, которые сначала сделались безразличными, а потом и вредными для собственного развития. Было бы очень странно, если бы такой важный источник аффекта, как половое чувство, возникал внезапно при достижении известного возраста. На самом деле этот источник имеется с самого начала; но до наступления половой зрелости относящиеся к этой сфере феномены не протекают ни в форме полового влечения взрослых, ни в каком-либо другом едином направлении; каж¬дый из элементов сексуальности стремится, независимо от другого, к своей цели, не имеющей часто ничего общего с позднейшей половой целью, половым актом.
В самом детстве мы опять-таки различаем несколько фаз развития, из которых мы упомянем только важнейшие. Первая фаза охватывает тот период, когда ребенок в распознавании внешнего мира еще не дошел до понятия посторонней личности. В это время он старается достичь полового удовлетворения на собственном теле. В этом процессе принимают участие, наряду с половыми органами, всевозмож¬ные части тела, главным образом губы (сосание) и анальная область (удержание каловых масс).
Решающим моментом развития является стадия, нормальным об¬разом встречающаяся между автоэротизмом и любовью к объекту; в патологических случаях эта стадия превращается в конечную, ее можно было бы назвать нарциссизмом. Она характеризуется тем, что чувство, которое с самого начала удовлетворяется при помощи автоэротизма на различных частях тела, теперь нашло объект в собственном я, рассмат¬риваемом как единое целое. В известной степени человек остается в этой стадии развития навсегда, и степень нарциссизма имеет крупное значе¬ние для развития характера и личности.
Ближайшая фаза знает уже любовь к объекту, протекающую, одна¬ко, при своеобразных условиях. Половые части приобретают значение исключительного сексуального органа только позже, вместе с наступа¬ющим с половой зрелостью их анатомическим изменением. Связанная с половыми органами для зрелого, в половом отношении нормального человека, исключительная сексуальная цель — половой акт — не играет еще никакой роли; ее место занимают различные, смотря по характеру, формы удовлетворения: половое любопытство, стремление обнажать половые органы, причинение или перенесение боли и т. д. Таким об¬разом, то, что, оставаясь неизменным, образует у взрослого извращение (садизм, мазохизм), является проявлением нормальной сексуальности детского возраста.
Появляющиеся уже в этой второй стадии детства сексуальные объекты также очень существенно отличаются от сексуальных объектов взрослого человека. Сравнительно небольшое значение половых органов и незнакомство с различиями в строении и функции мужского и женс¬кого полового аппарата делают для ребенка невозможным принимать в соображение половые различия. Независимо от этого любовь ребенка чаще всего относится к таким лицам, которые для взрослого культурно¬го человека обычно не имеют притягательной силы, к членам со¬бственной семьи, прежде всего к родителям, затем к прислуге как суррогату родителей. Кого неприятно поражает тот факт, что в первых наклонностях человека всегда присутствуют элементы кровосмесительства, тот пусть вспомнит, что детская эротика, как бы ни был силен ее аффект, обычно проявляется в форме простой нежности. Для ребенка, выросшего в семье другие отношения такой же интимности немыслимы; то же, что первые нежные чувства ребенка изливаются на родителей, издавна счи¬талось самым прекрасным преимуществом последних. Вскоре ребенок начинает предпочитать одного из родителей, и притом большей частью (так как взаимное притяжение полов сказывается и в отношениях между родителями и детьми) противоположного пола, который и к нему самому относится с особенной нежностью. С другим из родителей, часто также с братьями и сестрами, он легко становится в отношения соперников, так как ни с кем не хочет делиться; тогда наряду с любовью проявляется вражда и часто сильно выраженное желание устранения соперника.
В период полового развития половые органы приобретают свое I доминирующее значение; отдельные элементы неопределенного полового чувства теряют свою самостоятельность и подчиняются одному стремлению к нормальному половому акту. Отдельные элементы поло¬вого тяготения, как стремление подчинять, у мужчины удовлетворяются самим половым актом; другие, как, например, элемент созерцания, создают напряжение, подготовляющее половой акт. В этом периоде исчезает не только отдельное удовлетворение частичных элементов по¬лового чувства, но и эротические склонности по отношению к членам своей семьи; направленная на новую цель, сексуальность принуждена искать другой, находящийся вне семьи полноценный объект, что обычно после нескольких попыток и удается.
Всякое стремление, направленное к достижению наслаждения, неразрушимо. Оно может под влиянием внешних или внутренних сил изменить свою форму, но само стремление будет всегда питаться из старого источника. Если, при изменении формы, наслажде¬ние всецело или частично приносится в жертву, не находя в измененной форме достаточной возможности для удовлетворения, то само стремле¬ние все-таки сохраняется во всей своей силе и, с его непреоборимой жаждой старого наслаждения, является опасным врагом нового порядка вещей.
Следствием такого положения была бы никогда не кончающаяся борьба; сознание, которое должно разбираться во впечатлениях внешне¬го мира, было бы всецело занято восприятием этой психической борьбы, и психическая экономия была бы нарушена. Только вытеснение пережи¬тых форм удовлетворения полового чувства из поля зрения сознания дает возможность сохранить сознание для чувственных восприятий и удержать психику в равновесии. Мы сейчас увидим, при помощи какого механизма совершается этот процесс.
То, с чем мы до сих пор познакомились, образует только ядро бессознательного, но не весь его объем. Правда, на пути своего развития человеку приходится отказываться более всего в сексуальной области; отказ труднее всего провести в жизнь, но содержание бессознательного образуют и другие, не приведенные в исполнение желания. Жизнь часто ставит нам требование признать известную неприятную реальность, исключающую выполнение тех или иных наших желаний. Нормальный человек обычно в состоянии выполнить это тре¬бование в своем сознании. С другой стороны, когда нужно покончить с особенно мучительным конфликтом, притягательная сила процесса вытеснения может быть так соблазнительна, что и данный конфликт исчерпывается тем же путем, путем вытеснения. За исключением тех случаев, когда и первоначальный процесс вытеснения протекал с затруд¬нениями, он удается и во втором случае. Следствием неудачи является невроз. Но и у здоровых, при благоприятных условиях сна, невыполнен¬ные желания настоящего времени вступают в связь с детскими, и из этого соединения возникает сновидение. Всякий человек не только видит сны, но и в какой-либо мере приближается к больному неврозом — будь это в смысле силы аффекта, которому он подчиняется, будь это только в силу мелких ошибок обыденной жизни,— и потому весьма вероятно, что и нормальный человек устраняет путем вытеснения часть своих душевных конфликтов, сходных в том или другом отношении с конфлик¬тами детства.
Мы займемся теперь той группой психических сил, при помощи которой выполняется вытеснение. С одной из этих сил мы уже познако¬мились, а именно, с органическими изменениями до периода полового развития и в течение этого периода. Наиболее важным фактором явля¬ются, однако, те требования, которые ставит по отношению к взрослому культурная среда; эти требования невозможно выполнить, не отказав¬шись от инфантильных форм полового чувства. Вытеснение обозначает размеры той жертвы, которую культурное развитие общества возлагает на членов данного общества. Те средства, при помощи которых требова¬ния культуры дают себя знать, очень разнообразны; наиболее важным из них является воздействие со стороны объектов детской любви — воспитание родителями или их заместителями.
Здесь мы должны упомянуть известный психический механизм, дела¬ющий возможным распределение психического материала между со¬знательным и бессознательным. При противопоставлении любви и ненависти, когда оба чувства направлены на один и тот же объект, более слабое должно уйти в бессознательное. Такой амбивалентный исход можно констатировать и по отношению к некоторым элементам полово¬го чувства, состоявшим из двух противоположностей (например, садизм в мазохизм). Оба противоположных влечения не могут существовать вместе, и потому более сильное приобретает доминирующее значение в вытесняет более слабое в бессознательное.
Во всяком случае, следствием этого процесса является то, что эле¬мент победивший для обеспечения своей победы проявляет в сознатель¬ной душевной жизни необычайную интенсивность (реакция), энергия к которой доставляется и побежденным элементом, у которого была отнята возможность прямого появления. Для культурной дисциплины еще важнее способность многих элементов полового чувства менять форму своего удовлетворения; вместо прежней акцептируется другая цель, дающая наслаждение, если форма удовлетворения подобна и меж¬ду старой и новой целью возможна ассоциативная связь. Таким путем удается направить, по крайней мере, часть грубо сексуальных инстинк¬тов ребенка к высшей культурной цели (сублимация). Элементы, не поддающиеся изменению, поскольку они не могут быть прямо удовлет¬ворены, обречены на вытеснение.
Из того, что желание бессознательно и исключено из области непо¬средственного проявления аффекта, еще не следует, стало быть, что оно не обнаруживает никакого воздействия; наоборот, оно влияет в опреде¬ленном направлении на важнейшие процессы душевной жизни, посколь¬ку это возможно при исключении сознания. В этой психической ситуации нами не выяснены еще два пункта. Во-первых, при посредстве какого механизма бессознательному удается обнаруживать свое воздействие, не выходя в то же время из области бессознательного? Во-вторых, в какой психической области бессознательное или же процессы, направленные из бессознательного, играют особенно важную роль? Что касается механизма, при помощи которого вытесненным ин¬стинктам и бессознательным желаниям удается пробиться и обнаружить известное влияние на мысль и действие культурного человека, то все формы его направлены на то, что ясно из самой природы конфликта с сознательным, на видоизменение бессознательного и создание ком¬промисса с сознательным. Это видоизменение удается в различной степени, в зависимости от стадии вытеснения, от психического состояния индивидуума, от культурной высоты расы, коротко говоря, в зави¬симости от господствующего соотношения сознательного и бессозна¬тельного; соответственно этому получаются компромиссы с различной социальной ценностью. Психоанализ вообще учит понимать жизнь во¬сприятий как отражение жизни инстинктов; точно так же отдельные психические механизмы видоизменения и создания компромиссов со¬ответствуют различным возможностям, представляющимся инстинк¬там; из этих возможностей мы знаем кроме вытеснения еще и другие, в особенности превращения инстинктов (сюда входит и превращение в противоположность). Для нас важны сейчас не те процессы, которые кончаются, как вытеснение, удалением в бессознательное, а те, которые замещаются в сознании; эти замещения поддерживаются первоначаль¬ным аффектом Так мы знаем в психической сфере механизм тенде¬нциозной проекции, при помощи которой невыносимое внутреннее во¬сприятие проецируется наружу; механизм разложения (расцепления), который разлагает обычно мирно соединенные в бессознательном эле¬менты, в особенности противоречия, на их составные части, в известной степени констатирует противоположности, дабы облегчить сознанию отдельное восприятие несовместимых друг с другом стремлений. Отталкивающий бессознательный элемент замещается его чрезмерно подчеркнутой в сознании противоположностью. Другие механизмы со¬здают видоизменения, извращения и компромиссы при помощи изме¬нения аффекта, далее, перенесения аффекта с существенного на несу¬щественное и, наконец, при помощи перенесения телесных восприятий или их представлений с отталкивающих на безобидные места (пере¬несение снизу наверх).
Упомянутые механизмы работают, хотя и под тенденциозным при¬нуждением сознательной цензуры, все же по собственным специфичес¬ким для бессознательного законам; но кроме них имеются еще воздейст¬вия, исходящие из логических и формальных требований сознательного; они, в свою очередь, придают дальнейшие модификации бессознатель¬ному материалу. Сюда относится прежде всего при сновидении так называемая вторичная обработка; если какая-либо часть бессознатель¬ного материала была видоизменена слишком сильно или же слишком мало и потому непонятна, полна пробелов или все еще сохранила свой отталкивающий характер, то данный механизм старается приспособить ее к требованиям сознательной психической инстанции. При этой об¬работке или изменении отдельные непонятные более элементы бессоз¬нательного теперь, ради желательной связи, логически мотивируются — в течение развития часто даже несколько раз — и приобретают, таким образом, новый, так сказать, систематизированный смысл. Этот вид вторичной обработки механизма, исходящего из сознания рационализирования или систематизации, имеющий чрезвычайно важное значение в психоаналитическом понимании культурного творчества, представляет собой целесообразное дополнение к механизмам бессознательного; он создает для тенденциозно видоизмененных продуктов фантазии новую осмысленную связь. Знакомство с этим процессом позволяет психо¬анализу и там держаться принципа детерминизма всего совершающего¬ся в психике, где логически удовлетворительный смысл и полное со¬знательное понимание, по-видимому, делают излишним и исключают всякое дальнейшее объяснение феномена. Знакомство с ролью сознания само по себе не дает еще полного понимания душевных явлений; точно так же и знакомство с бессознательными мотивами не исчерпывает их полного значения. Но благодаря им становится понятным генезис дан¬ного психического продукта и вместе с тем сам процесс рационализации в своей связи с отклонением вытесненного материала.
Дальнейший формальный фактор, с которым бессознательное долж¬но считаться при своем проникновении в сознание,— возможность и лег¬кость изображения; этот фактор проявляется достаточно ярко как в культурно ценном, в особенности художественном, творчестве, так и в сновидениях. Ясно без дальнейших комментариев, что материал, в котором манифестируется бессознательное стремление, не только определяет форму, но в известном смысле влияет и на содержание, так что, например, одно и то же ощущение иначе выражается поэтом, чем художником, одна и та же мысль выражается философом иначе, чем создателем мифа. Но в изображении сказывается и данное состояние психики, гак что, например, у религиозного энтузиаста те же чувства получат другое выражение, чем у трезвого мыслителя, безумный изоб¬разит те же импульсы иначе, чем видящий сон.
Мы дошли до второго заданного нами выше вопроса, а именно: при каких психических продуктах особенно ясно сказываются при помощи изображенных механизмов бессознательные или руководимые бессо¬знательным процессы. Мы упомянули уже несколько случаев, означающих нарушение нормальной душевной деятельности, связь которых с бессознательным не приходится отрицать. Это те случаи, когда неудовлетворительный исход конфликта между бессознательным и вытеснением, подкреплен¬ный другими обстоятельствами, вызывает заболевание; ранние болез¬ни — следствие неудавшегося или вновь аннулированного вытеснения — мы причисляем к психозам, если они вызывают длительное прекращение нормального отношения к реальному миру; мы называем их пси¬хоневрозами, если, несмотря на частичное возвращение к инфантильной психике, существенные черты культурной личности остались непри¬косновенными. Близкий случай — гипноз и внушение, которым под¬чинены и нормальный и здоровый. Временная потеря функции ре¬ального мира наступает во сне, и связанная с ним душевная де¬ятельность, воспринимаемая сознанием как сновидение, находится под влиянием главным образом бессознательного. Наконец, сюда же от¬носятся ошибочные поступки, как описки, оговорки, забывчивость и т. д., которые ясно указывают на влияние психической инстанции, борющейся с сознанием.
У всех этих явлений та общая особенность, что они ведут к прекра¬щению и ослаблению связей с окружающими людьми. Изолирующий и вырывающий человека из профессии и семьи характер неврозов и пси¬хозов общеизвестен. В гипнозе гипнотизируемый подчиняется влиянию одного-единственного человека, так что он как бы отделен от всех остальных. Во сне это отделение принимает наиболее совершенную форму, без исключения, хотя бы для одного лица. Ошибки, забыв¬чивость и т. п. большей частью понижают, хотя и в незначительной степени, способность людей сноситься друг с другом.
Мы видели, что бессознательное — это та часть душевной жизни, которая, стремясь к непосредственному достижению наслаждения, не хочет подчиняться приспособлению к реальному миру. Поскольку, стало быть, человеческая духовная деятельность должна была направляться на реальность и борьбу с ней, постольку для бессознательного не было никакой работы. Но во всех тех областях, где психике разрешалось отклонение от действительности, где фантазия могла расправить свои крылья, сфера применения была для бессознательного обеспечена. Если мы встречаем поэтому на ранних ступенях культуры такие формы деятельности, которые для нас не имеют ничего общего с фантазией, как, например, земледелие или создание правовых норм, проникнутых сим¬волически-фантастическими элементами, то это объясняется тем, что в примитивных условиях претензии бессознательного были еще более сильно выражены, чем у нас.
Другие продукты культуры, при которых деятельность фантазии играет существенную роль, сохранили свой характер или даже лишились когда-то свойственной им реальной функции; к этой группе относятся религия и искусство со всеми их предшественниками и второстепенными явлениями.
Перед нами, стало быть, двойной ряд: с одной стороны, асоциаль¬ные, ограниченные индивидуумом и на него рассчитанные формы прояв¬ления бессознательного, прежде всего сновидение и невроз, которые мы здесь не исследуем; с другой стороны, феномены, имеющие большое значение для возникновения и развития культурной жизни, миф и рели¬гия, искусство и философия, этика и право. Психологические основы этих наук никогда не будут достаточно выяснены, если в сферу ис¬следования не будет включена и психология бессознательного.

И. Григорьев
ПСИХОАНАЛИЗ КАК МЕТОД ИССЛЕДОВАНИЯ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

<...> Метод психоанализа необходимо рассматривать в связи с системой Фрейда в целом, иначе в нем трудно ориентироваться и можно повто¬рить те ошибки, которые уже сделаны. 3. Фрейд в своих работах далеко ушел от первоначальных узкомедицинских наблюдений над сексуально-патологическими явлениями и, как ум большого теоретического раз¬маха, подошел к последним широчайшим обобщениям. Правда, теперь, когда здание системы Фрейда подходит под купола, оно много теряет в своей оригинальности, не так блестяще и неожиданно, как первона¬чальные части — теория ошибок, сновидений, остроумия: многое вызы¬вает в памяти величественные метафизические системы Платона, Шопен¬гауэра и др.; но зато в системе фрейдизма отдельные стороны становят¬ся понятнее, и легче решить, что может быть использовано для целей литературоведения.
Таким образом, решению задачи, указанной в теме данной статьи, необходимо предпослать хотя бы коротенькое изложение системы Фрей¬да. Ее, когда она уже построена, удобнее излагать, начиная с наиболее широких обобщений, сообщенных в книгах Фрейда: «Я и Оно», «Психо¬логия масс и анализ человеческого Я», «Тотем и табу».
По мнению Фрейда, в основе человеческой психики лежат два перво¬начальных, дальше неразложимых, влечения: сексуальное влечение и вле¬чение к смерти '. Они во всем противоположны — любовь и ненависть:
первая организует, объединяет, ведет к продолжению жизни; вторая — разъединяет, разрушает, ведет к уничтожению жизни. Осторожный Фрейд не говорит прямо, но близко подходит к утверждению, что и материально-биологические силы притяжения, и отталкивания суть проявления влечений любви и ненависти. «Каким образом влечения того и другого рода,— говорит Фрейд (стр. 40. «Я и Оно»),— соединяются друг с другом, смешиваются и сплавляются — остается пока непред¬ставимым; но что смешение происходит постоянно и в большом масш¬табе, без такой гипотезы нам по ходу наших мыслей не обойтись. Вследствие соединения одноклеточных элементарных организмов в мно¬гоклеточные живые существа удается нейтрализовать влечение к смерти отдельной клеточки и с помощью особого органа отвлечь разрушитель¬ные побуждения во внешний мир. Этот орган — мускулатура, и влечение к смерти проявляется, таким образом,— вероятно, впрочем, лишь части¬чно — как инстинкт разрушения, направленный против внешнего мира и других живых существ».
Представляется соблазнительным этот дуализм — сексуального и разрушительного — влечения свести к монизму эроса, причем в этом случае инстинкт разрушения пришлось бы определить отрицательно, как удовлетворенное эротическое стремление. В самом деле, на это пред¬положение подталкивает и умирание некоторых видов животных при размножении, и состояние человека после полового акта, похожее на умирание. Но Фрейд не находит возможным сделать этот вывод, образ¬но подчеркивая только то обстоятельство, что весь шум жизни поднима¬ется неудовлетворенным эросом. Все остальные чувства человека — нежность, родительские чувства, дружба, ненависть и т. д.— представля¬ют собой самые разнообразные виды транспонирования (переложения), сублимирования (переработки) упомянутых первоначальных и нераз¬ложимых влечений — любви и ненависти. Фрейд подчеркивает, что, таким образом, исходное положение его системы сходно с платоновским учением об эросе: поражает только непривычного читателя медицинская терминология, кажущаяся буржуа скабрезной и дразнящая его.
Заложенное в глубине человеческой личности эротическое влече¬ние — стихийно, слепо, неоформленно, во всем видит только хворост для своего огня. Эту стихию Фрейд называет безлично «оно»: опять было бы соблазнительно признать, по старым философским образцам, безличное эротическое влечение общим единым началом для всех людей, разбивающимся на индивидуальные ручейки, но Фрейд, если не ошиба¬емся, обходит решением этот вопрос.
Эротическая стихия «оно», направляясь изнутри к внешнему миру, дифференцирует (выделяет) из себя «Я — сознание», посредника между собою и внешним миром. «Я — сознание», в противоположность «оно», зрячее, т. е. значит, что для «оно» можно и чего нельзя. «Я — созна¬ние» — чувство реальности, обуздывающее «оно», служащее как бы сложной плотиной между «оно» и внешним миром. Фрейд остроумно сравнивает «я» с седоком, который управляет буйной лошадью; но было бы иллюзией думать, что этот седок направляет лошадь, куда хочет: на самом деле происходит обратное — лошадь влечет за собою всадника, и всаднику только кажется, что он едет по своему усмотрению; в дейст¬вительности же на его долю выпадает только следить за тем, как бы стихийное слепое «оно» не разбилось в своем бешеном галопе при столкновении с внешним миром.
Как же выполняет «Я — сознание» свои функции по обузданию «оно»? Ответ на этот вопрос позволяет нам вплотную подойти к пробле¬ме архитектоники личности так, как ее мыслит Фрейд. «Я — сознание» вытесняет в область бессознательного биологически опасные представ¬ления (влечения) ' и старается заменить их другими. Таким образом, получается следующая архитектоника личности: стихийное «оно», «Я — сознание» — посредник между «оно» и внешним миром,— и система бессознательных вытесненных представлений. Последняя (система выте¬сненных представлений), определенным образом сконструированная, и выполняет функцию обуздания «оно»: запрещает «оно» то или другое, отводит его влечения в безопасное русло. Эту систему вытесненных представлений, являющуюся вместе с тем системой запрещений, Фрейд называет, по причинам отчасти уже сейчас понятным, «Я — идеалом», совестью, долгом. Причем Фрейд подчеркивает то колоссальное значе¬ние, которое имеют при построении «Я — идеала» социальные элемен¬ты: железная традиционность норм нравственности и права. Фрейд не говорит об этом, но можно было бы, на основании приводимого им материала, систему «Я — идеала» рассматривать отчасти как систему родовой памяти: система сексуальных запрещений передается из поколе¬ния в поколение. Как показывает историко-культурное исследование Фрейда «Тотем и табу», племена, находящиеся на самых первых стадиях культурного развития, знают уже крайне жесткую систему сексуальных запрещений. Недаром система «Я — идеала», совесть иначе, переживает¬ся как безличная, внешняя стихия.
Присмотримся теперь к содержанию отношений между «оно», «Я — сознанием» и «Я — идеалом».
Сексуальное влечение в первые моменты внеутробной жизни ребенка направляется на него самою: ребенок сам является объектом своих сексуальных влечений (автоэротизм). Этот «нарцизм» 2, как называет его Фрейд, выражается в сексуальном отношении ребенка к своему телу, по-разному выражающемуся. Обычно в этот период сексуальное чувство связано с актами дефекации (физиологические отправления). Замечено, что дети искусственно задерживают выделения, для того чтобы потом острее испытать сексуальные чувства. Кроме того, к выделениям своим дети относятся как к чему-то близкому, как к части своего тела. Ясно, что такие влечения детей встречают обычно решительное сопротивление со стороны окружающей среды: из таких столкновений уже в этот период складывается система «Я — идеала», в самых разнообразных формах оказывающая сильнейшее влияние в последующие годы на поведение человека. Фрейд строит цельную характерологию, в которой черты упрямства, скупости, аккуратности, распущенности, мотовства и т. д. объясняются тем или иным отношением человека к процессам дефекации в детском периоде (см. 3. Фрейд, «Психология и учение о характерах». Гос. Изд. 1924 г.).
В дальнейший период сексуальное чувство ребенка направляется на мать, если ребенок мужского пола, или отца, если ребенок — девочка '. ( Причем отец (мать) рассматривается, как соперник, с известной дозой недоброжелательности или просто враждебности (Эдипов комплекс) 2. • Но отношения к отцу не просто враждебны: эта враждебность сменяется ' нежностью либо существует одновременно с ней; отношения ребенка к отцу амбивалентны, выявляясь то той, то другой стороной.
Как только возникает «Эдипов комплекс», система «Я — идеала» начинает свою работу по вытеснению сексуальных чувств к матери и враждебности к отцу. Это вытеснение производится самыми разнооб¬разными приемами. Наиболее нормальным представляется тот, при котором заторможенное сексуальное влечение направляется на посто¬роннюю женщину, которая всегда бессознательно замещает мать, но без препятствий к сексуальной цели. Что касается отца, то враждебная установка по отношению к нему преодолевается чувством гордости за отца, преклонением пред его могуществом ребенок идентифицирует (отождествляет) себя с отцом. Он и ранее был склонен заменить матери отца, но теперь сексуальное влечение исключается.
В случаях осложнения сексуальное влечение может искать самых разнообразных путей: нарцизма, гомосексуализма 3 и т. д. Было бы громоздко вслед за Фрейдом повторять все сложнейшие и запутаннейшие приемы замещения «Эдипова комплекса». Достаточно отметить, что, по мнению Фрейда, вся последующая сексуальная жизнь человека строится по образу «Эдипова комплекса».
При невозможности найти нормальное разрешение «Эдипова комп¬лекса» возникает ряд неврозов, также самых разнообразных: начиная от разного рода фобий (страхов) и кончая садизмом и мазохизмом. При неврозах у больного обычно появляется серия симптомов (некоторых действий), причина и смысл которых тщательно скрыты. Попытки вра¬чей выяснить причину симптомов путем расспросов самих больных встречаются с препятствием: больные всячески, правда бессознательно, мешают добраться до истинной причины. Расспросы больного, анализ всплывающих в его сознании представлений (психоанализ) приводит в конце концов к источнику болезненных симптомов — «Эдипову комп¬лексу». Теперь, когда больной сам знает причину болезненных симптомов, он обычно освобождается от них: знание действует катартически (очищающе).
В трудных, плохо поддающихся лечению случаях неврозов, происте¬кающих из неразрешенного нормально «Эдипова комплекса», «Я — идеал» или совесть — преследует человека, мучает его (угрызения сове¬сти), приводит, как уже было сказано, к ряду фобий, к меланхолии или, как бы изнеможденное само в борьбе, сливается с «Я — сознанием», и то, ликующее освобожденное от запретов, впадает в манию влечения.
Сексуальная точка зрения последовательно проводится Фрейдом и на общественные и на космологически-религиозные отношения че¬ловека. Такие организации, как войско и церковь, цементируются се¬ксуальными чувствами входящих в эти организации единиц к царю, главнокомандующему (и ко всякому начальнику вообще) и ко Христу. Отношения к царю, начальнику суть сублимированные отношения к от¬цу, то любовно-почтительные, то ненавистные. То же касается и «отца небесного»: отсюда двоякое отношение к нему — религиозное и ате¬истическое, подобно амбивалентным чувствам к отцу. «Церковь,— го¬ворит Фрейд,— отличается демократизмом именно потому, что перед Христом все равны, все пользуются в одинаковой мере его любовью. Не без глубокого основания однородность христианской общины со¬поставляется с семьей, и верующие называют себя братьями во Христе, т. е. братьями по любви, уделяемой им Христом. Несомненно, что связь каждого индивида с Христом является и причиной их привя¬занности друг к другу. То же относится и к войску: главнокоман¬дующий — это отец, одинаково любящий всех своих солдат, и в силу этого они объединены друг с другом товарищеской привязанностью. Войско отличается по структуре от церкви тем, что оно состоит из ступеней таких масс. Каждый командир является как бы начальником и отцом своей части, каждый унтер-офицер — своего взвода» («Пси¬хология масс», стр. 35).
Если влечение к отцу сублимируется (претворяется) в любовь к богу, царю и начальнику, то влечение к матери сублимируется в любовь к родине и — шире — к матери-земле.
3
Подводя итоги конспективно изложенной фрейдовской теории, при¬ходится отметить, что она включает в себя ряд неравноценных момен¬тов: одни представляются плодотворными и достаточно обоснованными гипотезами, другие менее плодотворны и менее обоснованны. К плодо¬творным гипотезам я отношу фрейдовскую гипотезу динамического бессознательного, с ее индивидуальными и социальными функциями; ко вторым — собственно сексуальную теорию и главным образом гипотезу «Эдипова комплекса». К счастью, эти стороны теории Фрейда не связа¬ны друг с другом неразрывно: настолько, что теорию динамического бессознательного можно излагать, совершенно не касаясь проблем спе¬цифически сексуальных, как это делает и Фрейд, излагая теорию оши¬бочных действий, остроумия и отчасти сновидений. Резюмируя громад¬ный материал, предложенный Фрейдом, мы также сформулируем эти части фрейдизма отдельно, чтобы выделить то, более или менее бесспорное, что у Фрейда имеется и что может быть использовано литературо¬ведением теперь же.
Вытесненные представления, как было указано, образуют систему бессознательного. Содержание этого понятия у Фрейда совершенно иное, чем в старой психологии. Старая психология либо совершенно отрицала понятие «бессознательного», либо чисто словесно обозначала им некоторый Х (неизвестное) в явлениях сознания: именно старая психология говори¬ла о забытых представлениях, что они до своего воспроизведения хра¬нятся в бессознательном; таким образом, в этом случае сознательное мыслилось чем-то вроде ящика, в котором до поры до времени склады¬вались представления.
По Фрейду, вытесненные представления не лежат бездеятельными;
они организуются в некоторую систему, которая динамична, пружинит, обладает силой: толкать человека на одни поступки и удерживать от других. Бессознательные представления сплошь и рядом врываются в сознание, правда, сублимированные, искаженные, как бы переведенные на другой язык, транспонированные в символические значки, но при известном опыте мы всегда можем за маской открыть подлинное лицо. С помощью особой операции, называемой Фрейдом психоанализом, мы можем добраться до самых глубин бессознательного, самые глубокие слои его мы можем поднять в сферу сознания; с помощью разбора тех представлений, которые всплывают в сознании человека по поводу какого-нибудь непонятного симптома, мы добираемся до значения его, до того бессознательного намерения, которое в симптоме выражено. Если, напр., академик в своей речи говорит, что он «не склонен» (вместо не способен) оценить научные заслуги своего предшественника, то психо¬анализ дает возможность установить подлинные чувства говорящего к своему предшественнику. Аналогичными примерами заполнены трак¬таты Фрейда об ошибочных действиях, остроумии и сновидениях. То обстоятельство, что бессознательное в той или иной форме вмешивается в жизнь сознания, обнаруживается в нем и, следовательно, подвержено наблюдению,— позволяет быть понятию бессознательного понятием позитивным, а не метафизическим.
В динамическом бессознательном, как уже было указано, большую роль играют социальные и родовые моменты. Системы религии, нравст¬венности (совести) и т. п., входящие составными частями в «Я — идеал», являются такими социально-родовыми моментами динамического бес¬сознательного. Отсюда объективный характер моральных и религиоз¬ных представлений, действующих принудительно, как внешняя сила. В установлении позитивного характера моральных и религиозных цен¬ностей, в развенчании того мистического ореола, которым эти ценности окружались и окружаются, в анализе техники, с помощью которой эти ценности создаются,— большая заслуга фрейдизма, и кое-чему здесь марксистам можно и следует поучиться. Марксистская теория обладает бесспорно правильным положением, по которому идеология (искусство, религия, нравственность и т. п.) рассматривается как надстройка над базисом производственно-экономических отношений; но большие затру¬днения в некоторых случаях представляет показать технику этой над¬стройки. Правда, фрейдовская теория при истолковании идеологических надстроек исходит из другого базиса — сексуального, но думается, что приемы истолкования могут быть использованы и марксистской теорией.
Что касается сексуальных моментов фрейдовской теории, то они, как было сказано, и более спорны и менее плодотворны, за исключением психиатрии, значение для которой фрейдовской теории, по-видимому большое, мы не беремся оценить. Основной порок сексуальной части фрейдовской теории заключается в некоторой недоговоренности ее. Признавая основным изначальным элементом жизни человека сексуаль¬ное влечение, Фрейд только вскользь указывает, что наряду с ним имеются иные могучие стимулы поведения, как, напр., голод, причем взаимоотношений этих иных стимулов с сексуальным влечением не устанавливает. Но все наблюдаемые факты жизни организуют односто¬ронне, сводят их исключительно к сексуальному влечению, игнорируя другие стимулы поведения человека, как будто бы их вовсе и не было. Это было бы методически законно лишь в том случае, если бы Фрейд совершенно ясно и недвусмысленно заявил, что все стимулы человечес¬кого поведения нацело и без остатка могут быть сведены к сексуальному влечению: в противном случае односторонняя организация фактов под углом сексуального влечения, при искусном проведении производящая впечатление гипнотически убеждающее, тем не менее методологически незаконна. Это особенно касается ядра сексуальной истории — «Эдипова комплекса», применение которого в литературоведении дало наибо¬лее отрицательные и монотонные результаты. В конечном счете оказы¬вается, что все писатели питали сексуальные чувства к матери и нелю¬бовь к отцу и все творчество их представляет собою различное варьирование этого лейтмотива.
Таким образом, фрейдовская теория динамического бессознательного позволяет внести ясность в запутаннейшие вопросы психологии творческого процесса, в вопросы взаимоотношения между художником и созданным им произведением, между произведением и действитель¬ностью; она позволяет установить органический взгляд на совокупность произведений художника как на некоторое единство.

= Design by Koljan =